Неудачница: перезагрузка (СИ) - Медведева Анастасия "Стейша"

Мы стоим на парковке и смотрит друг на друга.

Затем я молча сажусь в машину, а Глеб также молча захлопывает дверцу с моей стороны, обходит свою серебристую красавицу и садится на водительское место.

Мы трогаемся и едем домой.

Прикусываю губу. Я и в правду так подумала?.. Что еду именно «домой»?..

Поворачиваю голову и смотрю на Глеба.

Что за план у него в голове? Месть Бесову за удар? Или старое доброе желание «добиться своего»?.. Или… он впервые за долгое время делает что-то, чего просто хочет?

— Ты пытаешься меня анализировать? — Бондарёв смотрит на дорогу, не отрываясь.

— Пытаюсь понять, в какую очередную ловушку себя загоняю, — честно отвечаю ему.

— Здесь нет ловушек. Я просто хочу есть. И хочу, чтобы именно ты приготовила мне еду, — он поворачивается ко мне и смотрит в глаза.

— Это странное желание, — отвечаю ему.

— Ничего странного в нём нет, — отворачиваясь и возвращая взгляд дороге, говорит Глеб.

Когда мы доехали до его дома, я ощутила что-то странное внутри. С этим местом было связано слишком много воспоминаний. Не самых приятных воспоминаний, если быть честной.

— Боишься встретить призраков? — хмыкает Бондарёв, но я вижу — его глаза серьёзные.

— Разве что призрак самой себя с тряпкой в руках, — сухо отвечаю ему, глядя вперёд и не выходя из машины, — или себя с кучей тяжелых пакетов в руках, открывающую тебе дверь.

Челюсть Бондарёва напрягается, под скулами начинают ходить желваки.

— Я относился к тебе, как свинья. Это было недостойно… мужчины, — цедит он, также, как и я, глядя вперёд и не выходя из машины.

— Теперь ты понимаешь, что везти меня сюда — было ошибкой? — спрашиваю у него.

— Я не могу оправдать себя, но могу постараться исправить твоё мнение о себе, — он поворачивает голову ко мне.

Смотрю на него в ответ. Ничего не говорю. Смысл? Моё мнение уйдёт вместе со мной через несколько дней — как из его компании, так и из его жизни. Если он хочет как-то загладить свою вину передо мной и думает, что это ему реально поможет — пожалуйста.

Мешать ему не буду. Даже подыграю. В конце концов, если Глеб действительно хочет исправиться, то кто я такая, чтобы стоять на пути его исправления?..

Другое дело — мои собственные чувства и мысли по этому поводу…

Нет, я не буду об этом думать — просто приготовлю ему ужин, тем самым убив двух зайцев (и на свидание пошла, и доброе дело сделала), и отправлюсь обратно в свою квартирку.

Открываю дверцу и выбираюсь наружу. Иду к лифту.

Это несложно и не противоречит моим желаниям — я тоже хочу есть. И я спокойно могу себе позволить потратить пару часов на ужин в этой квартире, потому что в моей квартире есть нечего.

Ладно, не поэтому… потому что в моей квартире меня никто не ждёт. Мне некуда торопиться. Я даже растение в горшочке не купила — времени не было. Продукты в холодильнике были… какие-то… так что в выборе между «поесть дома» и «поужинать у Бондарёва» я меркантильно выбираю второй пункт.

Да, всё верно. Всего лишь логика и выбор в пользу лучшего.

(Я же сейчас не убеждаю сама себя?..)

Однако, когда захожу в квартиру Бондарёва, весь мой холодный расчёт вылетает в трубу.

Не уверена, что хочу быть здесь. Странное ощущение внутри… может, лучше покушать варёной картошечки в моей квартирке-малютке?.. Разворачиваюсь и натыкаюсь на Бондарёва.

— Ты ведь уже зашла, — говорит он, словно чувствуя моё состояние.

Ладно. Что я, в конце концов, маленький ребёнок?! Не буду же я бежать с визгом из этой квартиры только потому, что, входя в неё, начинаю терзаться сомнениями!

— Продукты в холодильнике, — говорит Глеб, проходя внутрь и направляясь в…

— А ты куда? — хмурюсь, глядя на его уход.

— Переодеться. Ты же не против?..

Да я бы и сама не прочь… Но, представить, как Глеб предлагает мне свою рубашку в качестве «домашней одежды» оказалось слишком легко.

— Да, конечно, — рассеянно киваю ему и иду в кухонную зону.

Открываю холодильник и с какой-то странной ностальгией рассматриваю его содержимое, как всегда соответствующее номинации «лучший выбор».

Начинаю готовить: руки сами выбирают то, что нужно, ноги сами ходят по кухне, прекрасно зная, где что лежит, и откуда — и что — нужно взять. Сковорода уже на плите, овощи почти порезаны, мясо убрано в пакет для запекания, нашпигованное зеленью и приправами… чувствую позади себя какое-то движение. Оборачиваюсь.

— Ты такая быстрая. Я уже и забыл, — улыбается Глеб, стоящий за моей спиной.

На нём темно серая, графитовая, кофта и домашние черные брюки.

Руки убраны в карманы. На голове лёгкий беспорядок. На лице наливается синяк, но почему-то его не портит… а может, всё дело в отношении самого Глеба к этому синяку — Бондарёв словно принял своё наказание, и теперь спокойно несёт крест побитого человека.

Хмыкнула.

Не удержалась…

Вообще не понимаю мужчин.

— Что смешного? — тут же интересуется Бондарёв.

— Синяк сделал тебя более человечным, — отвечаю ему и впервые не боюсь за последствия.

— А, может, ты просто плохо меня знала? — с вопросом в глазах смотрит на меня Глеб.

— А, может, ты просто не пытался произвести на меня впечатление? — вопросом на вопрос отвечаю я.

— Ты думаешь, я пытаюсь произвести на тебя впечатление? — Глеб опирается ладонью на стол, смотрит уже серьёзно.

— Я не знаю, чего ты хочешь. Потому, стараюсь не придумывать лишнего: фантазия у меня богатая, — замечаю, отворачиваясь от него и перемешивая содержимое сковороды.

— Не знаешь и не хочешь выяснить? — задаёт странный вопрос Глеб.

Вновь поворачиваюсь к нему.

— Ты хотел помочь с нарезкой? Овощи для салата ждут тебя.

Кошмар, когда я начала так командовать?!

Некоторое время мы занимаемся своими делами молча: я перемешиваю, Глеб нарезает.

Кошусь через плечо, пытаюсь запечатлеть момент, в котором Бондарёв не справляется с задачей.

Безуспешно.

Овощи нарезаны аккуратно: чуть крупнее, чем я привыкла — но не критично. Глеб спокойно обходит меня, достаёт салатницу, отправляет в тару всю нарезку, заливает оливковым маслом, солит.

— Ты врал мне — ты умеешь готовить, — хмурюсь, глядя на все это действо.

— Салат? Его умеют готовить даже дети, — замечает Бондарёв и убирает грязную посуду в мойку.

Фыркаю. Могла бы поспорить с этим убеждением — но не буду. Лучше посмотрю, что ещё может этот «золотых рук мастер». А этот страшный человек достает тарелки и начинает сервировать стол, причем делает это по всем правилам этикета — тут он меня вообще уел!

— А этому учат в элитных детсадах? — подняв брови, наблюдаю за его манипуляциями.

— Я всю жизнь ем в ресторанах. Запомнить расположение приборов, салфеток и тарелок — не так сложно, — вновь замечает Глеб и, наконец, достаёт из недр кухонного гарнитура три толстые свечи разных цветов.

красная, чуть поменьше – белая (или скорее не крашенная) и небольшая, но такой же толщины – черная.

Ставит свечи на середину барной стойки, и они вписываются так гармонично так, словно изначально были частью декора… На бутылку красного сухого я смотрю уже с какой-то опаской.

— Ты решил перенести ресторан сюда? — спрашиваю, не отрывая глаз от его действий.

— Просто перестраховался, — хмыкает Глеб, — не хотел, чтобы в какой-то момент из-под нашего столика в ресторане выполз Бесов.

Я представила себе эту картинку и прыснула.

А затем сказала, справедливости ради:

— Нет, если бы появился Лёша, то он сделал бы это через парадные двери, прошелся бы ураганом по залу ресторана и остановился, нависнув над нашим столиком опасной горой.

— Ты думаешь, что хорошо его знаешь? — отворачиваясь от меня, спрашивает Глеб, и я не могу видеть выражения его лица.

— Я думаю, что из нас троих он самый несдержанный. Он бы не стал отсиживаться под столом, — говорю спокойно.

— Не могу понять: комплимент это или упрек, — замечает Глеб, а затем быстро переводит тему, — куда ты хочешь устроиться после нового года?