Селянин - Altupi
— Ну что там? — робко поинтересовалась Галина. Она водила глазами, будто могла так увидеть себя.
— Красота! — в один голос ответили парни. Егор поднёс взятое с комода маленькое круглое зеркало в оправе из красной пластмассы, передвигал его над лицом, давая полный обзор. Скепсис исчезал, Галина расцветала, радовалась позабытому облику, как любая женщина радуется преображению внешности в сторону улучшения.
— Тебе нравится? — спросил Егор, всё ещё держа зеркало. — Ещё что-то надо? Румяна и блеск для губ ещё есть.
— Не надо. Вы молодцы, мальчики мои. У вас хорошо получается всё делать вместе. Не бросайте друг друга.
У Кирилла ком подкатил к горлу — от этих слов, от всей ситуации, в которой они действительно вместе, как команда, сотворили доброе дело, заставили женщину порадоваться и ощутить себя менее уязвимой, несчастной перед встречей с козлом-мужем, прощённым и любимым. Он бросил взгляд на Егора, но тот почувствовал неловкость от материных наставлений и скрыл её за действиями: вернул зеркало на комод, сложил косметику в сумочку. Вот так — Егор до сих пор не верит в вечную любовь, боится предательства. Но не хочет обижать своими опасениями его, Кирилла.
Со двора прибежал Андрюшка, посмотрел на мать, удивился:
— Ух ты, вы уже всё?! Мам, ты такая красивая! Каждый день будешь краситься?
— Вылечусь и буду каждый день, — пообещала Галина.
Губы Егора на мгновенье сжались. Кирилл понял, что он сдерживает вчерашние слёзы. На минуту мужская, превосходящая по численности половина семьи затихла втроём зачарованно глядя на будто бы совершенно новую, непривычную счастливую маму Галю. Чувствовалось какое-то странное для Калякина единение, аж мурашки на предплечьях побежали, покалывая и вздыбливая волоски. Потом Егор быстро сморгнул и распорядился, пока никто не заметил его состояния:
— Андрей, следи за всем. Мы с Киром туда и обратно, если… — он пропустил имя отца, — приедет без нас, ты помнишь, как поступить.
— Помню, — нахмурился брат.
— Всё будет нормально, езжайте, — отправила мама Галя. Они пошли переодеваться, одежда сегодня требовалась потеплее.
74
На поездку ушло полтора часа. Егор выжимал из допотопного мотоцикла все силы, будто после этой поездки «ижак» отправлялся на металлолом. В каком-то смысле так и было: предстояло долгое отсутствие, после которого неизвестно, что ждёт, возможно, и молока никакого не будет. Егор уже сегодня предупредил тёток, что на следующей неделе не привезёт им заказы. Тётки расстроились, охали, что нынче натуральных продуктов не достать, что коров держать никто не хочет. Пытались расспрашивать, что да как, Егор юлил. Кирилла выбесили эти любопытные клуши. Благо сразу от них уехали, а то бы он им высказал, как совать носы в чужие дела. Егор воспринимал всё, конечно, по-иному, со смирением и колоссальным терпением.
После заехали в супермаркет возле рынка, отстояли в огромной очереди, закупили продуктов для деревенских бабуль, за которыми тоже теперь непонятно кто будет ухаживать. Кирилл боялся, что придётся ему и это на себя взвалить. Хотя нахуй, пусть их дети за ними ухаживают, пенсию-то, наверно, бабки им отдают.
Рахманов ходил сосредоточенный, погружённый в свои мысли, дёрганый, спешил. Ясное дело — боялся, что папаша нагрянет домой в его отсутствие. На обратной дороге тоже гнал. Мчался по всем кочкам и ямам, попадавшимся на пути, Кирилл пятнадцать раз чуть не слетел с мотоцикла, отбил зад о твёрдое седло, но не возмущался даже в шутку. Не подходящее сейчас время шутить, он это чувствовал. Научился чувствовать такие вещи.
Мишаня не появился. В деревне всё было тихо — куры, гуси, редкое солнце из-за облаков. Ни одной посторонней машины или следов от протекторов на обочине в пыли. Егор успокоился, подогнал «Юпитер» к воротам, зашёл в дом и отправился разносить бабкам продукты. Кирилл отнёс пустые молочные банки на веранду и направился в туалет, оттуда на огород — просто посмотреть и съесть яблоко. Ветер доносил ужасный запах поросячьего варева. Кирилл пошёл в ту часть двора, надеясь найти для компании Андрея, но его там не оказалось. Две большие кастрюли, доверху, так что крышка плотно не закрывалась, набитые нечищеной мелкой картошкой прошлого урожая стояли на печурке, кипели, пузырились пеной, вонючая жидкость стекала по закопчённым стенкам и с шипением испарялась.
Он подкинул ещё дровишек из поленницы, посмотрел на огонь, затем поглазел на копошащихся в загоне чёрных вьетнамских свиней и пошёл искать, чем занять себя до возвращения Егора. Температура воздуха чуть-чуть поднялась, в свитере стало жарко, хотя во время езды порядком продувало. Как на этой колымаге без крыши и обогрева ездят весной, осенью, в дождь? Как Егор ездит в город зимой?
Кирилл вышел на улицу, чтобы подождать там, но Рахманов уже вернулся. Он прислонился попой к сидушке мотоцикла, одной рукой держал у уха свой старый телефон, второй, лежавшей поперёк живота рукой, в пальцах которой был маленький белый прямоугольник, подпирал первую. Вокруг ходили куры. Кинув короткий тяжёлый взгляд на замершего у калитки Калякина, Егор опять погрузился в разговор с невидимым собеседником, конкретно сейчас слушал его долгую речь. Наконец сказал:
— Да, есть документы, привезу. — И снова стал только слушать, лоб хмурился, пальцы беспокойно потирали белую картонку, крутили её. — Да, всё есть. Хорошо. А скажите, мне с ней находиться можно?.. А… А как тогда?.. А, хорошо… Хорошо, спасибо. Хорошо, позвоню. До свидания.
Егор убрал трубку и вымученно поднял глаза на Кирилла.
— Врачу звонил.
— Я понял. И что? — Кирилл приблизился, забрал телефон и отложил его на сиденье. Егор тут же стёр пыль и усталость с лица.
— Да так… сказал, какие брать документы и принадлежности с собой. Выделят отдельную палату.
— Отдельную? Хорошо! А ещё? Про тебя что сказал? Тебе можно там находиться?
— Можно. — Однако Егор понурил голову, пощупал визитку. — Можно хоть весь день, а ночью… койко-место мне не дадут. Спать на стульях не допускается. Сказал, медсёстры и санитары есть, чтобы присматривать.
— Вот блять!.. — Кирилла это так возмутило, что он слов не нашёл. Понимал, как для Егора важно быть всегда с матерью, чужие люди так не будут заботиться, у них таких больных пачки. — Койку им, блять, трудно дать! Надо потребовать! Отцу своему скажу…
— Не надо. Везде такие правила. Что-нибудь придумаю. Днём там буду, а ночью… гостиницу сниму. Или комнату подешевле. Перебьюсь как-нибудь. Ненадолго, дней на десять всего. Может, потом разрешат на стульях в коридоре поспать. Иногда разрешали.
Кирилл не был согласен с такой позиции от слова «совсем». Что это за смирение? Куда
