Пленница - Ольга Вечная
Убираю мобильник в сумку и принимаюсь рассматривать обстановку.
Мы едем вдоль моря минут пятнадцать, затем сворачиваем с асфальтированной дороги на проселочную, взбираемся на холм... И первое, что я вижу — золотой крест, сверкающий на солнце. Белоснежный купол. И все это на фоне синей глади уходящего за горизонт моря и безоблачного неба. У подножия храма раскинулось старинное кладбище.
- Это достопримечательность, - объясняет Надя, припарковавшись в тени. - Здесь давно не хоронят. Идем?
- Да.
Я повязываю платок так, чтобы немного скрыть лицо, и мы вместе с остальными прибывшими проходим внутрь. Я невольно улыбаюсь — запах, цвета, атмосфера — все это родом из детства.
Служба начинает по расписанию, и не несет в себе ничего необычного, мы с Надей и еще двадцатью вероющими стоим, слушаем. Время идет, до конца остается буквально несколько минут, как вдруг тяжелые двери распахиваются, привлекая общее внимания.
И в храм заходит Исса.
Его появление так неожиданно, что я невольно ловлю взгляд Нади - та спокойно возвращается глазами к батюшке, не выказывая удивления.
Вообще-то никто не выказывает удивления. И я делаю вывод, что явление юриста прихожанам в воскресное утро — не редкость.
Исса, одетый как обычно элегантно и свободно, стремительно проходит по коридору, минует нас, батюшку, взбегает по ступенькам и склоняется перед иконой. Закрывает глаза. Он перебирает четки, быстро что-то говорит, будто молится.
Через мгновение я понимаю: он и правда молится. На полном, блин, серьезе. Быстро, привычно, сам для себя. Крестится, кланяется, и так же стремительно покидает помещение. Хвостиком за ним устремляется несколько человек.
Когда служба заканчивается, я поспешно выхожу на улицу. Машина Иссы припаркована чуть поодаль, он стоит возле нее и слушает трех женщин, которые быстро и эмоционально ему что-то объясняют.
Я не верю глазам, но Исса их внимательно слушает.
Не насмехается, не закатывает глаза, дабы показать собственную исключительность. Они опрятно, но по-деревенски простенько одеты, причесаны, он рядом с ними как рок-звезда, и тем не менее... Он склонился и слушает, как будто сочувствуя. Быстро кивает, что-то объясняет, после чего позволяет себя по-дружески обнять. Высокий, большой, ему приходится сделать усилие и низко наклониться, чтобы они смогли дотянуться.
Приобняв третью женщину, он поднимает глаза. Я машу, он улыбается. И подходит.
- Доброе утро, - здороваюсь я первой. - Что вы здесь делаете?
- Здравствуйте, Рада Владиславовна. А вы? - Расплывается в хитрой улыбке: - Неужели с прошлого утра вы успели обзавестись грехами?
Я округляю глаза и поперхнувшись, прокашливаюсь.
- Алтай, значит, показывал вам записи с камер?
- Какие записи? - переспрашивает он с любопытства.
- С... погрома, - врубаю заднюю.
- Нет, - хмурится Исса. - Зачем они мне? - потом обращается к семейной паре, которая замерла в метре от нас и терпеливо ждет очереди. - Добрый день, я про вас помню. Завтра созвонимся около десяти.
- Спасибо, спасибо огромное, Савелий Андреевич, - кивают они и поспешно отходят.
- Ваши фанаты?
- Скорее, фанаты моего диплома. Так что? Надя проводит для вас экскурсию?
- Да. Здесь красиво и... знаете, торжественно. Храм на берегу моря, надо же.
- Одно из самых живописных мест, которые я видел. Где еще молиться, не так ли?
- Моя кубанская бабуля была глубоко верующей, мы регулярно посещали церковь. В детстве я обожала все эти приготовления, атмосферу и запах.
- Детская вера самая сильная, не требующая логики и исполнения чудес. Подростковый возраст для нее — настоящее испытание.
- Точно. За последние годы у меня и мысли не мелькнуло посмотреть в сторону храма.
Исса или... Савелий Андреевич ничего не отвечает, и я продолжаю:
- Алтай разрешил. Вы не думайте, что я без спроса.
- Я не сомневаюсь, что вы благоразумны. Что ж, вынужден попрощаться, дела-дела. До вечера.
- Вы приедете в отель?
- А как же: у Адама сегодня день рождения, ни за что такое не пропущу. Вы, кстати, приготовили подарок?
- Подарок? Я?
- Ну а вдруг?
Широко улыбнувшись, он кивает подошедшей Наде и отправляется в сторону своей машины.
- У меня от него мурашки, - признается подруга. - Часто он сюда приезжает, грехи замаливать. И ведь замаливаются, представляешь? Жуть такая.
Мы отправляемся к гранте, и уже усаживаемся в салон, как рядом останавливается еще одна машина.
И ко мне подбегают тетушки.
Глава 15
Я успела забыть о том, каково это — жить в маленьком южном городе.
Как я могла забыть?!
У моего папы есть две сестры — тетя Саша и тетя Марина, и у каждой из них море подруг. Я глазом моргнуть не успеваю, как оказываюсь в хороводе любопытных женщин. Меня обнимают, осматривают. Хочу спросить, как они так быстро добрались сюда из города, но в даную минуту это будто теряет значение. Ради меня приехали? Папа попросил?
О-господи-боже папа перевел деньги, и они меня забирают? Все закончилось? Бросаю взгляд на храм - случившееся настоящее чудо!
Пикнуть не успеваю, как мне развязывают оба платка — с плеч и головы, осматривают руки, находят синяки и начинают охать. Оскорблять Алтая, крыть его последними словами.
Эм. Становится неуютно.
- Отдайте, - прошу. - Не надо, не стоит.
Хрен там. Меня не слушают.
- Животное... он просто неконтролируемое животное... - понимающе переглядываются. - Не пожалел девочку.
Я осознаю, что никто меня забирать не собирается. Начинаю злиться и повышаю голос:
- Пожалуйста! Это я упала, все в порядке!
Забираю платок, накидываю на плечи, завязываю на узел.
Я не имею права рассказать про вечеринку отпрыска мэра, Алтай сам просил Марата валить все на него, но как это это сложно! Симпатии к Алтаю по-прежнему нет, но и наговаривать на него я не собираюсь. Может и животное, но мне пока не на что жаловаться.
Тетя Саша начинает рыдать, причитая, да так складно, будто я уже померла.
- Девочка наша, как же так, как же печально жизнь твоя сложилась, бедная твоя матушка. Бедовая ты. Горе, какое горе!
Синяки на плечах начинают зудеть, хотя до этого момента не вызывали беспокойства. Тетя Марина обнимает тетю Сашу, их подруги начинают обнимать меня.
- Бедняжка наша! Испортили нам хорошую девочку. Чудовище, ну почему полиция бездействует!
Я пытаюсь возразить. Вот она я, живая и здоровая, по крайней мере пока, но затем до меня доходит, что они оплакивают не меня, а мою честь. Бросаю
