Пленница - Ольга Вечная

- Со мной все в порядке... - начинаю оправдываться.

Бестолку.

- Малышка, протащили через жернова из-за денег. Какая же несправедливая штука жизнь!

- Он меня не трогал. Эй!

- В церковь молодец, что пошла. Бог все видит, он отпустит тебе грехи. Отпустит же, Люба?

- Однажды... главное, просить, - решительно заверяет незнакомая женщина, видимо, Любовь.

Прихожане толкутся у машин, делают вид, что увлеченно заняты сборами, но и не уезжают почему-то. Батюшка с интересом выглядывает из окна.

- Да как же оно сложится после такого?! - драматично вопрошает тетя Саша. - Как она жить сможет? Не сможет! Помнишь сестру нашей троюродной бабушки? Руки на себя наложила.

Что-о?!

Они меня хоронят. Люди вокруг смотрят сочувственно-брезгливо. И меня снова взрывает:

- Да вы меня не слушаете! Я говорю, что...

Им вообще все равно. Договорить не дают. О своем рассуждают.

- Я еще девственница! - наконец, кричу я.

Они замолкают, смотрят на меня. Потом переглядываются.

- А что тогда с землей? - спрашивает тетя Саша неожиданно для всех. - С домами?

- Папа найдет деньги. Есть еще целых два дня. Я уверена, что найдет.

Они снова переглядываются. Любовь напоминает полушепотом:

- Синяки просто так не возьмутся. Девочка обманывает, ее право.

Потом ко мне ближе подходит:

- С батюшкой поговори, не стыдись, ему можно довериться...

Они кивают друг другу.

Продолжают причитать, но уже менее уверенно, обнимают меня, расцеловывают, крестят и... отпускают в машину к Наде.

Стоят группкой, эдакие сурикаты, смотрят на то, как подруга везет меня обратно в плен. Поверили ли, что ничего не было? Они вложили все сбережения в эти участки и дома, у папы была идея жить большой семьей в одном квартале, чтобы шлагбаумы стояли, охранник на въезде, чтобы дети играли в безопасности, а старики разводили клумбы. Чтобы там чужих не было.

Суммы бешеные.

Тетушки ведь не думают, что Алтай простит отцу долги за секс со мной? Какой идиотический бред.

Кроме того, как мы недавно выяснили, я для него... эм старовата. Засиделась в девках. Перезрелый двадцати однолетний персик.

***

«Залив Свободы» встречает тишиной, запахом кофе, детским смехом, всплесками в бассейне и, как ни странно, умиротворением.

И тем не менее, я дергаюсь. Дверью в свой номер хлопаю, переодеваюсь в костюм горничной нервно, молнией кожу зажимаю и от боли айкаю.

Волосы зачесываю и приступаю к работе.

Не знаю, как убираться в других отелях, но в этом — удовольствие. Гости отдыхают приличные: протереть пыль, помыть полы, поменять постель и полотенца — вот и вся работа. Ни грязи, ни пустых бутылок.

К чему было это шоу у церкви? Что они хотели им показать? Что сочувствуют мне и ценят мою жертву? Они меня жалели или свою совесть чистили? Понять не могу. Осадок остался, тяжелый, горький. Душу прополоскать хочется.

Я хватаю телефон и пишу:

«Папа, привет! Ты переведешь Алтаю деньги до послезавтра?»

«Дочка, работаю как раз над этим».

«Пожалуйста, папочка, не забывай только, что мне по-прежнему нужна твоя помощь».

Он не отвечает.

Читает, но молчит.

Сердце гулко бахает.

Проходит минута.

Он молчит.

Он, блин, молчит!

В следующий момент меня скручивают ледяные одиночество и страх.

Пополам сгибает, в висках гудит.

Я обхватываю себя, сжимаюсь в комочек, заваливаюсь на постель в позу эмбриона и крепко зажмуриваюсь. В памяти всплывают черные буквы на белом фоне:

«Ты сядешь, я тебе гарантирую. Ты сядешь, и твоя жизнь станет адом».

Зубы сжимаю так, что они скрипят. Господи, я не хочу. Мне так сильно страшно. Так ужасно страшно. Я не выживу в тюрьме, я не смогу, не справлюсь. Кому я буду после этого нужна? Кто мне поможет?!

На телефон падает:

«Я все решу, доченька моя, любимица, звездочка. Дай папе два дня».

Громко нервно выдыхаю.

Присаживаюсь на кровати и дышу — глубоко и медленно. Папа не допустит такого. Папа меня любит, он меня не бросит.

Я справлюсь. Пошли они все. Я справлюсь.

***

Около семи вечера к соседнему участку начинают приезжать машины гостей. Ароматы жареного мяса дразнят аппетит, веселая музыка поднимает настроение.

А еще настроение поднимает тот факт, что Светлана лично занимается уборкой и приготовлениями. На сколько я поняла, ей помогают две нанятые девчонки-официантки.

Мы же с Надей весь вечер имитируем бурную деятельность — метем там, где уже чисто, моем там, где сверкает, лишь бы нас оставили в покое.

Так и происходит, нанятые официанты справляются сами. Пока в мой номер не стучатся.

Время — начало одиннадцатого.

Я уже зубы почистила и пижаму надела. Мешкаю. Не открыть нельзя, я как никак пленница. Да и смысл, у Алтая есть ключи от всех комнат. Прятаться под кроватью в его отеле — глупость, и я, как бы там ни было, не хочу выглядеть в его глазах дурой.

И тем не менее, прыгать на рожон не в моих правилах. Изображаю максимально несчастный вид: сутулюсь, брови свожу в кучу. Подхожу к двери, открываю.

На пороге Исса.

Стоит в дверном проеме, занимая его весь. Высокий он, все-таки. Жутковатый тип. А вот улыбка, как обычно, приветливая.

- Доброй ночи, - пищу я максимально трогательно.

«Солдат ребенка не обидит. Солдат ребенка не обидит», - повторяю мысленно.

Исса окидывает меня взглядом.

- Вы уже спать легли?

- Да, Светлана сказала, что наша с Надей, - на имени Надя делаю нажим, - помощь не нужна. Хочется выспаться как следует.

Хлопаю ресницами. Ну же.

Проваливай. Ну!

Исса вздыхает, а потом как-то странно, будто виновато улыбается, и произносит:

- Слушайте... мне так нестерпимо скучно. Давайте наебенимся?

Глава 16

Девчонка-бармен пританцовывает на месте и ловко разливает разноцветные настойки, по пять штук каждому.

- Вообще-то мне нежелательно пить, - сообщаю я. Больше так, к слову.

Сидящий рядом человек обладает талантом гипнотизера, иначе я не могу объяснить, как здесь оказалась. Исса меня попросту... уболтал?

Бывает же.

Вообще-то со мной нет. Обычно я не могу так рисковать, закон Мерфи не прощает ошибок, но святоша с четками производит впечатление самого доброжелательного парня на планете.

- Почему это?

Сидим с ним за барной стойкой. В беседке — смеются две девицы и друг Григория, сам Григорий вьется вокруг нас, как надоедливая оса. Марат и остальные гости разъехались по домам час назад, так и не дождавшись именинника.

Двор выглядит грустно.