В этот раз в следующем году - Элисон Кент
Она задела за живое. Сильно. Больше, чем ожидала, хотя точно была уверена, что даты были не случайны. Она точно знала, что узнает это, и надавила последний раз.
— Они как-то связаны с твоей службой в армии?
Его мышцы продолжали сокращаться, пульс громыхал, но дыхание стало размеренным, пока он смотрел на вентилятор.
— Тридцать первое мая, две тысячи шестой. Военный джип рядового Форда Вебера подорвался на мине. Ему нужно было больше времени, и он нуждался в оборудовании, которого у меня не было. Я обеспечил его комфортный перелет в Ландштуль1, затем оставил его на носилках, пока занимался парнем, который был за рулем.
— Он выжил? — тихо спросила она, не уверенная в том, насколько сильно нужно выпытывать, чтобы узнать то, что ее интересовало — те ужасы, которые Диллон так долго хранил в себе. То, что она знала точно, он никогда никому не рассказывал, доверив эти события дереву, увековечивая их в памяти вместо того, чтобы произносить вслух.
— Водитель — да. — Он начал играть с прядями ее волос рукой, на которой покоилась ее голова. — Я чувствовал, как Вебер умирает, пока вытаскивал шрапнель из груди парня.
— Мне так жаль. — Это прозвучало жалко, но разве есть слова, которых будет достаточно? Она не имела понятия, что он видел и через что прошел.
— Двадцать седьмое февраля, две тысячи пятый. Террорист-смертник захватил рынок, когда мимо проходил патрульный. В тот день я потерял специалиста Лэна Уотерса. Потратил часы, пытаясь привести его в стабильное состояние. У меня было шесть других пациентов, шансы которых выкарабкаться были намного выше, пришлось оставить его, чтобы осмотреть их.
Во второй раз он произнес слово «потерял» или «оставил». Бренна нахмурилась. Он так же говорил о том, как оставил своего отца, о том, как оставил бабулю. Печаль в ней нарастала, горячила кровь, бурля внутри.
Он винил себя за то, что эти люди умерли, или условия, которые он не смог контролировать?
Была ли резьба по дереву попыткой увековечить или запомнить их, или его способ пережить потери?
Она сомневалась, что он сделал это, чтобы не забыть. Он никогда не сможет забыть.
— Это помогает? Даты как напоминание?
Он прыснул грубым смехом.
— Я не вижу дат. Я вижу лица.
— То есть, помогает ли тебе справиться то, что ты изливаешь… не знаю, как это назвать. Энергию? Злость? Печаль? Выплескиваешь все это в искусство?
Он замолчал, отстранился от нее, сел на край кровати и включил лампу. Была середина ночи, луна была яркой, небо — чистым, а снег поблескивал на земле.
Она осмотрела его силуэт — голова была низко опущена, а подбородок лежал на груди.
Плечи напряглись, когда он уперся руками в бедра. Ему было больно, и ее познания в общедоступной психологии не помогали снять напряжение, которое он пытался
похоронить, высекая даты смертей людей, которых опекал. И в то же время она не испытывала чувства вины за то, что спросила. Он говорил о своем опыте, и она была уверена, что он не так часто это делал, и делал ли вообще.
— Второе января, две тысячи третий. Капрал Бойд Мэсси получил ранение от РПГ. Медики сделали все, что смогли. Я снял его с вертолета, и сразу понял, что он не жилец. Детонирующее устройство не сработало при ударе. Оно застряло в его груди, — он сглотнул, вздрагивая. — Он был живой бомбой.
— Боже мой. — Казалось, комната растворилась. Был лишь Диллон, операционная палатка и испепеляющий жар пустыни. Она не была там, но могла ощутить, как боль нахлынула на него с новой силой, словно он вернулся туда.
— Он был в сознании, когда прибыл к нам и знал, что происходит. Я бы ни за что не ушел и не оставил его одного.
— Что ты сделал? — прошептала она.
Он сглотнул и прочистил горло. Поежился.
— Один парень из экипажа вертолета был сапером. Поэтому мы и медики, остались в операционной вопреки протоколу. Спустя несколько ужасных часов мы извлекли бомбу. Но затем потеряли Мэсси на столе.
Слезы скользили по ее щекам и капали на грудь.
— Вы рисковали собственными жизнями.
— Это часть работы.
— А нарушать правила?
Он наклонился и закрыл лицо руками.
— Он был жив, но был мертв. И он знал это. Он был так напуган, но в то же время был самым смелым солдатом, которого я когда-либо видел.
Бренна встала на колени, и прижалась грудью к его спине. Его кожа была ледяной, она растерла его плечи, желая проникнуть туда, где он годами не ощущал тепло.
— Хотела бы я помочь тебе. Или прогнать эту тоску.
Он покачал головой.
— Я не хочу, чтобы это уходило. Эти мужчины заслужили, чтобы о них помнили.
— Как и ты. За то, что пытался спасти их.
Он фыркнул.
— Сомневаюсь, что их семьи воспринимают это также.
Он шутил?
— Ты ведь знаешь, что сделал все, что мог? Почему им думать иначе?
— Что, если я не все сделал? Что если принял не те решения?
— Ты сам знаешь. В самых ужасных условиях ты принимал только те решения, которые были возможны. Скажи мне, что я не права.
— Я не знаю, Бренна. Не знаю.
Она прижалась щекой к его шее, вдохнула его аромат, ощутив прохладу его кожи. Она была не лучшим советчиком, но знала, что объятия порою лучше любых слов. И это было проще простого, заботиться о нем, понимать, что их отношения из дружеских переросли во влюбленность, и в будущем, смогли бы перейти в глубокую привязанность.
— Ты о чем-нибудь сожалеешь?
Прошло несколько секунд, прежде чем он ответил.
— Нет.
— Если бы ты мог вернуть время вспять, ты что-нибудь изменил бы?
На этот вопрос он ответил быстро, отрицательно качая головой.
— Нет.
— Ты когда-нибудь оглядывался на прошлое, работая в скорой помощи, думал ли, что сделал что-то неправильно?
— Это не то…
— Нет. Не то. Абсолютно. — И именно это он должен понять. — Конечно, условия были другими. Другие травмы. Ты не накладывал кровоостанавливающий бинт в палатке. Но ты имел дело со всем этим, принимал жизненно важные решения. Эта часть осталась той же.
— Пациенты в скорой не были парнями, которые отдавали жизни за свою страну.
— Но некоторые пожертвовали жизнями ради жизни их семей. Начиная с домашнего насилия и заканчивая резней ножом? Может, ты заботился об офицере полиции, которого подстрелили, или пожарном, который упал в горящем здании.
Когда он не ответил, она продолжила.
— Разве эти люди не герои? Они служат обществу, своим семьям,
