Медленный фокстрот - Александра Морозова
– Еще не был, – ответил я. – С поезда в отель – и сразу к тебе. С этого момента мы не расставались. Со Слонихой я говорил по телефону пару дней назад. Тогда она и предложила прийти на Новогодний бал.
– Надо съездить к ней, – сказала Лайма. – Можно как раз сейчас, до того как ехать к моим на занятие. Или ты хотел уже с Аней у нее побывать, чтобы познакомить?
Стыдно признаться, но я даже не думал навестить человека, который несколько лет обучал меня единственному ремеслу, которое я освоил и которое меня кормит.
– Да нет, – сказал я, даже не сразу поняв, что выбор за меня делает бессознательное. – Можем съездить сейчас. Без проблем.
* * *
– Погоди, – я поймал Лайму за руку, когда она уже хотела постучать в дверь танцкласса. – Мы пришли без подарка.
Об этом мне напомнила новогодняя бумажная гирлянда и приклеенные к стене на скотч разноцветные елочные шары. Изнутри спортшкола выглядела вполне себе по-новогоднему – по спортивным меркам. Как если бы боксер на бой вышел в красной шапочке с белым помпоном и мишурой поперек голой груди.
Лайма на миг потупилась. Потом выдохнула.
– Она простит. Я к ней заеду после праздников, привезу что-нибудь. Скажу, ты передал.
– Не. Давай я куплю, а ты передашь.
– Ладно.
Лайма постучала и приоткрыла дверь.
Мы пришли невовремя – шло занятие. Поэтому Лайма только позвала Слониху жестом и снова прикрыла дверь.
Я придумал спрятаться за дверью. Мы прождали где-то полминуты, пока она снова не приоткрылась и тренер не высунула голову из класса.
– Привет, – кивнула она Лайме, не заметив меня. – Что-то случилось?
Слониха терпеть не могла, когда ее отвлекали от тренировки.
– Можно и так сказать, – ответила Лайма и потянула меня за рукав.
Женщина так и расцвела. Последний раз я видел такое лицо, когда мы с Лаймой взяли золото на России.
– Литвинов! – выдохнула она.
Так было всегда: Лайму она звала по имени, меня – по фамилии. И обычно на тон строже.
– Он самый.
Я улыбнулся и полез обниматься. Она крепко – всегда говорил, что ее хватке больше подходит борьба, чем танцы – вцепилась мне в спину, еще раз выдохнула, всхлипнув, и сказала:
– Ну как ты, дорогой?
Пару дней назад по телефону мы пообщались совсем кратко, по делу. Я увидел на ее странице, что в городе готовится Новогодний бал, и, зная, что все равно приеду примерно в эти дни, написал под постом, что с радостью загляну на праздник. Она перезвонила через десять минут, уточнила, точно ли я приеду в город и зачем. Тогда и предложила кресло члена жюри и почетного гостя.
– Да отлично, – ответил я. – Жениться собрался.
Эта новость произвела на нее эффект надетой на голову кастрюли, по которой со всей дури долбанули половником. Ее веки распахнулись так, что едва не выпали глазные яблоки.
– Правда, что ль? – только и спросила она.
Я закивал.
Слониха перевела взгляд на Лайму.
Та закивала.
– Правда-правда.
– Так вас что, поздравить можно, что ли? – осторожно спросила Слониха.
До меня ее мысль дошла с опозданием в три секунды, зато Лайма успела крикнуть:
– Нет!
Я почему-то смог только замотать головой.
– Как? – снова удивилась Слониха. – Не на Соболевской?
Я заметил, как Лайма, вспыхнув, приоткрыла рот, но ничего не сказала. Тогда ответил сам:
– Ну вы что? Мы же с Лаймой лучшие друзья. Как так можно?
Слониха кивнула, очевидно поняв, что лезет в чужой огород.
– Литвинов! – сказала она, как всегда, голосом опытного командира. – А давай я тебя своим ребятам покажу?
И, не дождавшись моего согласия, повернулась к залу.
– Ребята! – она три раза хлопнула в ладоши. – Я хочу вас кое с кем познакомить. – Повернулась и кивнула мне, чтобы вошел. – Это знаменитый танцор, чемпион России и мира по бальным танцам, Даниил Литвинов!
Я посмотрел на Лайму, и ее глаза – распахнутые, потерянные, как у ребенка, отпустившего руку взрослого в толпе, – выжгли на моем сердце след, который никогда не зарастет.
Рядом со словами «чемпион России и мира» должна была стоять и ее фамилия. Она мечтала об этом с детства и, как оказалось, до сих пор не до конца справилась со своей болью.
– Идем? – спросил я.
Лайма тут же пришла в себя, машинально улыбнулась и закивала. Я хотел пропустить ее вперед, но она отказалась.
– Они ждут тебя.
Я не стал спорить, стремительно вошел в зал, и дети радостно зашумели. Я улыбнулся.
Слониха экспромтом задвинула речь о том, как нелегко мне пришлось, но упорные тренировки и следование правилам сделали свое дело и привели меня к вершине священной горы – танцевального Арарата.
Я усмехнулся про себя. Лайма тоже упорно тренировалась и следовала всем правилам куда больше, чем я – и что?
Когда Слониха угомонилась, завизжали дети. Все, конечно же, хотели сфотографироваться.
– Давай с нами? – спросил я, повернувшись к Лайме, о которой остальные словно забыли.
Но она только мотнула головой.
– Я лучше сфоткаю.
– Спасибо, – ответил Слониха. – Ребята, вставайте кучнее! Давайте сделаем общую фотографию. Улыбаемся. Литвинов! Не кривляйся!
* * *
После Слонихи мы с Лаймой поехали перекусить, чтобы потом сразу отправиться в ее студию.
Я все хотел поговорить о том, что случилось в зале, но никак не мог найти слов. Что я вообще мог ей сказать? Что титул и звание не важны? Что она всегда была достойна и ей не надо убиваться, что в итоге чемпионом стал я? Что главное вообще не это, а то, что она может ходить?
Лайма бы даже слушать не стала.
И самое ужасное, мерзкое и противное – что бы я ей ни говорил, все прозвучит как издевка, потому что как раз я стал чемпионом мира. А мне бы так хотелось ей рассказать, что это в самом деле неважно. Ведь я все тот же человек, ничего внутри меня не поменялось, живу все с тем же набором радости-грусти, только добавился один лишний кубок в уголке с наградами. Но я не стал от этого намного счастливее.
– Салат несъедобен, – сказал я и отодвинул от себя тарелку.
Лайма пожала плечами.
– У меня дома поваров нет, мне нормально.
Я вздохнул, задумался.
– Лайм?
– М-м-м?
– У тебя сейчас есть какая-нибудь мечта?
– Мечта? – Лайма колола
