Селянин - Altupi
Кирилл думал, что мальчик заплачет, уж слишком трогательно он тараторил и нежно обнимал неподвижную мать, да и у него самого от таких слов ком подошёл к горлу, но всё же он ошибся. Андрей держался как мужчина, своим уверенным видом вселяя надежду на лучшее в сомневающуюся женщину, что, несомненно, было школой вечно уравновешенного, сильного духом Егора. Калякин гордился своим парнем и ещё больше влюблялся в него, с каждой секундой.
— Ты ещё маленький, Андрейка, — ответила ему Галина, её взгляд потеплел. — Ты многого не понимаешь, но Егор-то должен понимать…
— Я понимаю, что появилась возможность тебя вылечить, — сообщил Егор с таким нажимом, что с его характером это было равносильно понятию «огрызнуться» или «нахамить». — Ты не можешь отказаться. Родители Кирилла сделали нам огромный подарок, мы не можем упустить такой шанс!
— Так, стойте! — вмешался Кирилл, пока разговор не привёл к первой ссоре матери с сыном. Он тоже протиснулся в спаленку и встал позади сидевшего на стуле Егора, наклонился и обвил его шею руками. — Конечно, она согласится. А если не согласится, нам какая разница, а, Егор? — он старался улыбаться, чтобы не выглядело очень грубым. — Она ведь не может сопротивляться, да, мам Галь? Погрузим её в самолёт и отправим в Германию или Израиль, или где там лечат. А когда выйдет из клиники на своих ногах, пусть нам претензии предъявляет. Пусть даже отлупит, я лично не в обиде буду. А ты, Егор?
Рахманов помотал головой.
— Замечательно! Значит, так и сделаем! — продолжил, посмеиваясь, Кирилл. — Мам Галь, ну… ну, не ругайся на меня за эти деньги. Я ж к тебе тоже привязался! Помнишь, я говорил, что хочу обнять тебя? Вернее, чтобы ты обняла меня? Егор с Андрюхой тоже хотят, чтобы ты обняла их. Ну и давай сделай это для нас!
Галина молчала, глаза заблестели — от слёз или от смеха над его иронией? Кирилла устраивало и то, и другое, он чувствовал близкую победу. Егор положил ладонь ему на обнимающее предплечье, одобрял лёгкими нажатиями.
— Мам Галь, ты же сама хотела, чтобы Егор восстановился в институте… Вылечишься, и он восстановится. Егор, обещаешь?
— Обещаю.
— Вот видишь, будет у тебя сын-прокурор. И Андрей потом в институт поступит.
— Поступлю, — радостно поддакнул пацан. — Только на инженера.
— Вот! — протянул Кирилл. — Красота! Ну и я как-нибудь доучусь. Так что нет резона лежать здесь колодой. Помучают тебя врачи… Ну сколько? Полгода? Год? Короче, я не спец в таких вещах, но всё равно ведь жизнь наладится. Соглашайся, не вынуждай нас лечить тебя силой.
Никто, кроме него, не улыбался. Разве только Андрей, двенадцатилетний ребёнок, воспринимал ситуацию не так напряжённо, как взрослые. Все смотрели на маму Галю, слово было за ней. Она думала минуты две или больше — томительное время, и, чтобы скоротать ожидание, Кирилл крепче сжимал шею и плечи Егора, чуть покачивался — успокаивал его и успокаивался сам. В комнате уже повис густой полумрак. В тишине тикали часы, и жужжала попавшая в паутину нерасторопная дурная муха.
— Я попробую, — ответила Галина, и все выдохнули. — Но обещай, Егорушка, если что-нибудь сорвётся в этот раз, ты больше не заведёшь разговора о моём лечении.
— Ладно. — Он явно соврал. Однако Кирилл не заострил на этом внимания, он знал, что ничего не сорвётся, по крайней мере, с деньгами, и чем яростнее он будет любить Егора, тем большую сумму не пожалеют господа Калякины.
Андрей обнял мать, начал фантазировать, что они будут делать, когда её выпишут из иностранной больницы, куда поедут, как отпразднуют. Егор был менее эмоционален. Он задрал голову, кинул на нависающего над ним Кирилла извиняющийся взгляд и, убрав его руки, буркнул, что не все дела ещё закончены. Напомнив брату привести корову, Рахманов-старший шевельнул желваками, бросил на Кирилла ещё один стушёванный взгляд и вышел прочь, только штора колыхнулась.
— Я помогу, — крикнул ему Калякин и выскочил за ним.
В зале к этому времени стало совсем сумрачно, в прихожей — темно. Егор не включил свет, а направился прямиком на улицу. Там было достаточно светло, не так душно, как в доме, на небо с севера наползали грязно-синие облака.
— Будет дождь, — глядя на них, сделал вывод Егор. — Картошку надо… — Он не договорил, посмотрел на Кирилла. Кириллу не нравились все эти непонятные взгляды, от них становилось тревожно, он не понимал, чем они обоснованы. Хотя последним взглядом Егор извинялся, что заставляет… впрочем, нет — просит поработать, и сообщал, что поймёт отказ. Кириллу на самом деле не очень хотелось снова таскать тачку с тяжеленными мешками, пусть их осталось на семь-девять ходок, он устал физически и ещё больше морально. Искрящаяся в голове эйфория гнала веселиться, праздновать, вести бесконечные разговоры, мечтать и заниматься сексом, а никак не работать. Задолбавший внутренний голос напевал, что надо убедить трудягу-селянина, что дождя не будет, а с картошкой закончат завтра. Но Кирилл ничего подобного говорить не собирался, пнул себя тем, что планировал и впредь проявлять сознательность, брать пример с ответственного любимого парня. К тому же Егор ещё в обед беспокоился, что картошка пролежала на жаре слишком долго и может стать мягкой или позеленеть, а позеленевшие клубни ядовиты и непригодны в пищу даже скоту, а значит, их труд пропадёт даром. Последнее, правда, Кирилл додумал сам, хотя Егор подразумевал всего лишь, что продовольственные запасы сократятся.
— Конечно, сейчас всё перетащим, — беззаботно ответил Калякин, соглашаясь сделать что угодно, лишь бы Егор перестал себя странно вести и стал прежним. Рахманов должен от счастья скакать, а он зажимается пуще обычного. Дамокловым мечом над Кириллом ещё висела необходимость признаться Егору о походе к Мишане и его завтрашнем визите. Хоть в петлю лезь.
— Тогда пойдём? — спросил Егор. — А уголь сегодня не будем.
— Пойдём, — приподнял уголки губ Кирилл, поражаясь, какой же всё-таки ему достался парень - рассудительный и хозяйственный. Протянул ему ладонь, и, взявшись за руки, они пошли поднимать поваленную тачку и закидывать в неё недовезённые до сарая мешки.
За тяжёлой рутинной работой разговаривать было некогда, делали всё молча и быстро: подставляли пустую тачку, взявшись за хвостик и нижние углы, закидывали три мешка, высунув язык, тянули поклажу, сгружали и высыпали картошку в
