Танцующий лепесток хайтана - YeliangHua
Он верил в парня — и в то, что сцена подарит ему куда больше, чем когда-либо сможет дать он сам. Да и что мог он дать Мо Вэйюю такого, чтобы тот забыл о нём и вернулся на сцену?..
“Ваньнин, мне было больно осознавать, что ты прогоняешь меня. Ты был единственным, кто удерживал меня в рассудке все это время. Если бы не ты… я давно превратился бы в чудовище…”
Мо Жань говорил всё это абсолютно серьёзно год назад. Чу казался для него значимым. Единственным, кто ему был когда-либо нужен. Но… сам Чу Ваньнин в это не верил.
Его Мо Жань был достоин любви миллионов… как мог сравниться со всеми этими людьми один Чу Ваньнин?..
Мо Жань сам того не знал, но ему хотелось признания и любви — и Чу Ваньнин был уверен, что любви одного человека никогда не будет достаточно, чтобы его наполнить.
Он прикрыл глаза, ощущая себя разбитым. Позволил Мо Жаню прикасаться пальцами к своим губам, сдавливать их, словно спелые вишни. Приоткрыл рот под давлением пальцев — и тут же почувствовал знакомый терпковатый вкус чужой кожи.
Он был неимоверно зол, что Мо Жань вбил себе в голову, будто ему нужен балетмейстер — но, быть может, в этом была и его вина?.. Он позволял этой иллюзии длиться, эгоистично наслаждаясь моментами близости весь этот год. Позволил себе пригреться в тепле невозможного счастья — на время, зная, что ему всё равно придётся отпустить Мо Жаня, и их отношения не могут длиться вечно.
“Готов лгать, манипулировать… применять силу…” — пронеслось в голове снова.
Мо Жань так зациклился на нём, что перестал осознавать: тем самым он рушит свои возможности. Видеть это было больно. Осознавать, что ты и есть та причина, по которой парень тратит свой потенциал… мерзко.
Чу жил мечтой о блестящих постановках парня — эгоистично позволял этим грёзам себя подпитывать всё это время, когда вечерами лежал в очередном гостиничном номере в одиночестве и не мог заснуть, вспоминая, что ещё год назад Мо Жань бы лежал с ним рядом, и, вероятно, даже обнимал его.
Одиночество всё это время разъедало изнутри словно кислота, и лишь мысли о том, что жертва не напрасна, помогали Ваньнину хоть немного справляться с тоской.
Он запрещал себе думать о том, что мог бы вернуться — и попробовать начать всё сначала. Рано или поздно Вэйюй всё равно поймёт, что Ваньнин — обуза, пресытится этими отношениями. Что тогда?
“Лучше оставить всё вот так. Уйти быстро и не оглядываясь. Позволить парню разобраться в себе и погрузиться в новую постановку,” — так думал Ваньнин из раза в раз.
Он мечтал вернуться к премьере, и просто тихо сидеть в зале. Смотреть на Мо Жаня, и думать о том, что тот теперь по-настоящему счастлив... ведь, видят боги, никто так не был достоин, и в то же время не нуждался так сильно в любви и внимании, которых был лишён.
Мо Жань был создан для сцены. Это было его предназначение. Чу Ваньнин верил в него — потому что иначе в его жизни остался бы лишь беспроглядный мрак.
Как же он был глуп…
Стоило ему уйти, как Вэйюй не оставил от его единственного желания камня на камне. Кажется, он возненавидел Чу за то, что тот хотел ему иной, лучшей жизни, в которой больше не оставалось места для самого балетмейстера. Он не понял, почему Чу так поступил — а сам Чу Ваньнин никогда бы не смог ему рассказать, потому что испытывал невероятный стыд и сам, стоило лишь подумать о том, что всё это время он потакал своим желаниям, оставаясь рядом.
“Почему меня должно волновать, что важно для тебя, если тебя не волную я?..” — вспомнил он тут же брошенную Мо Жанем хлёсткую фразу.
Что это вообще было?..
Попытка переложить ответственность — притом весьма ребяческая?..
Убедить себя, что Чу Ваньнин во всём виноват? Снова возненавидеть?
Мо Жань склонил голову, его горячее дыхание щекотало лицо Чу. Балетмейстер знал, что его взгляд обращён на него — ему не нужно было поднимать глаз, чтобы чувствовать, как внимательно Вэйюй разглядывает его чуть припухшие губы.
Он знал, о чём тот думает — и приоткрыл рот шире, позволяя кончикам пальцев Мо Жаня проникнуть в свой рот.
То, что он сейчас делал, злило его самого, потому что шло вразрез с его собственными убеждениями: Мо Жаню нужно смириться и оставить его. Вернуться в постановку. Осознать, что то, в чём он нуждается — не балетмейстер, а кое-что совсем другое.
Но… вероятно, чтобы убедить его в этом, Ваньнину придётся отдать ему всё, что у него есть, включая остатки гордости.
Иначе до Мо Жаня не дойдёт.
За весь этот год — не дошло…
Чу Ваньнин ощутил, как жжет глаза от непрошенных слёз, и впервые ужаснулся тому, что ему предстоит. Сможет ли он заплатить такую цену в обмен на то, чтобы Мо Жань снова танцевал?.. Готов ли?..
Ему стало по-настоящему страшно — и больно от осознания, что, вероятно, это единственный возможный путь. На мгновение он полностью забылся, и лишь когда пальцы толкнулись в его рту, поглаживая язык, пришёл в себя. Моргнул, поднимая глаза на Мо Жаня, и увидел перед собой пылающее лицо, на котором отражалось удовлетворение, и обещание большего.
Ваньнин заставил себя сомкнуть губы на его пальцах и вобрать их так глубоко, как мог, думая о том, что, вероятно, не сможет увидеть, как Вэйюй выступит в своей лучшей роли. Ему пришлось снова опустить ресницы, потому что глаза защипало от слёз, но он не собирался позволять себе быть слабым.
Не теперь.
— Такой покорный… посмотри на меня… — Мо Жань судорожно выдохнул, когда Ваньнин мягко прикусил подушечку его пальца.
Чу разомкнул губы. Слова Вэйюя звучали пошло, и против воли смущали. Он чувствовал, что подбородок его стал влажным от слюны. Наверняка сейчас он выглядит ужасно.
Ваньнин сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться — и, когда уверился, что слёз больше нет, впился взглядом в лицо Мо Жаня.
Он сделает всё, о чём Вэйюй его попросит.
Станцевать? Отлично.
Раздвинуть ноги?.. За весь год он потерял счёт, сколько раз они занимались сексом.
Что ещё Мо Жань мог от него хотеть? Он больше ничем не располагал, кроме, пожалуй, своей весьма унылой жизни — за которую не стал бы даже держаться.
Мо Жань… неужели ему
