Танцующий лепесток хайтана - YeliangHua
К чему он не был готов — так это к тому, что Мо Вэйюй чуть склонит голову набок и мягко поинтересуется:
— Тебе, правда, так хочется знать?..
В его глазах не было жёсткости, только мягкая улыбка, так хорошо знакомая Чу Ваньнину. Даже просто смотреть на это внезапно так резко переменившееся выражение лица было почему-то больно.
Мужчина медленно выдохнул, пытаясь собраться с мыслями. Он всё ещё не понимал, что у Мо Вэйюя на уме, и происходящее его беспокоило. Смутно помнил, что как-то парень рассказывал ему о проблемах с самоконтролем, однако за всё это время его слова оставались некой абстракцией.
“Не совсем так, — тут же напомнил себе Ваньнин. — Шесть лет назад Мо Жань меня так сильно напугал, что я, почти не задумываясь, выставил его вон. Именно тогда всё, должно быть, и началось.”
Если вдуматься, тот вечер всё ещё был в памяти Чу неким слепым пятном, которое не давало ему покоя: словно разрозненные фрагменты мозаики, в воспоминаниях представали то искажённое нечитаемыми эмоциями лицо тогда ещё совсем юного Вэйюя, то собственная растерянность балетмейстера, и полное ощущение, что его загнали в угол.
Его собственный страх, вытеснивший доводы рассудка...
Мо Жань тогда не притронулся к Чу, не ударил его, хотя выглядел так, словно готов разорвать его в клочья. Однако в его взгляде Ваньнин увидел нечто, отчего ему до сих пор становилось не по себе.
Были и другие предпосылки, которые тревожили Чу: постоянные фразы Вэйюя о том, что его отталкивают, его абсурдное появление спустя шесть лет под незнакомым именем. Казалось, он в своём желании добиться внимания мужчины был готов пойти на всё.
Ваньнин вспомнил, как однажды парень добавил в его чай усыпляющую настойку — тогда всё это показалось ему недоразумением, которое затем вылилось в куда большую проблему с подачи самого Ваньнина.
Однако теперь, после того, как Вэйюй усыпил его хлороформом и закрыл в номере, ситуация из прошлого больше не казалась такой безобидной. Чу думал о том, что, по сути, ему следовало бы злиться на самого себя — он знал, что Мо Жань способен выкинуть нечто подобное.
Знал, и ничего не предпринял.
Наивно посчитал, что всё в прошлом, и они оба, как взрослые люди, не станут впадать в крайности. По его мнению, во всём произошедшем не было никакого смысла.
Разве что…
Он мельком бросил взгляд на Вэйюя, продолжая вспоминать.
После глупой истории с настойкой, когда Чу попытался донести до Мо Жаня, что им не по пути, и даже согласился отпустить парня, подобрав на его роль кого-то другого, потому что знал, что они оба находятся под угрозой — Вэйюй снова потряс его. Настолько, что у Ваньнина тогда случился приступ, и его воспоминания теперь представляли собой секундные стоп-кадры: вот, парень валит его на пол, и кричит ему в лицо о своей ненависти… вот, его тело объято жаром, и Мо Жань, только что задыхавшийся от ярости, покрывает поцелуями обнажённую кожу… вот, он уже шепчет о том, как любит Чу Ваньнина, прижимая к своей груди, и гладит его волосы, словно пытается утешить. По лицу его катятся слёзы...
Той ночью Мо Жань признался ему в любви, однако это признание не было красивым. В нём была лишь боль.
Чуть позже, когда правда об отце Мо Жаня открылась, Ваньнин вспомнил, что юноша не раз и не два повторял, что боится однажды причинить ему вред. Он упоминал о ситуации с Жун Цзю, и о том, что не помнит, что именно произошло.
Чу Ваньнин верил Мо Жаню. Он доверял ему — даже после признания в том, что однажды парень едва не напал на него.
“Стоит мне подумать о тебе… я теряю контроль. И я готов лгать тебе, манипулировать, применять силу — делать что угодно, лишь бы ты оставался со мной…” — описывал Вэйюй тогда свои чувства.
Ваньнин снова поднял на Мо Жаня внимательный взгляд. Он сохранял молчание так долго, что, казалось, все слова забылись, а во рту нещадно пересохло.
— На самом деле, да. Мне важно знать, чего бы ты хотел, — сказал он, раздумывая над тем, что всё ещё не верит, будто Мо Жань ему может навредить.
Ему хотелось понять, действительно ли парень говорил тогда настолько буквально.
Вэйюй, казалось, на какое-то время выпал из реальности. Его зрачки расширились, губы дрогнули.
— Я?..— он нервно сглотнул, и Ваньнин заметил, как перекатывается его кадык, но затем мгновенное ощущение тепла и растерянности вдруг сменилось колкой усмешкой. — Я хочу тебя.
Чу понял, что больше ничего не добьется. Между ними снова с каждой секундой разрасталась пропасть, которую, казалось, они могли ещё совсем недавно преодолеть. В ответе Мо Жаня была завершённость. Похоже, он всё решил для себя, ничто не могло теперь сбить его с толку.
Он мягко прошёлся пальцами по волосам Чу, и, намотав шелковистую прядь на указательный палец, потянул — так, что балетмейстер вынужденно подался вперёд.
Он не сопротивлялся, потому что понятия не имел, что Вэйюй собирается делать дальше.
Было ли что-то, чего он не отдал бы Мо Жаню с готовностью? Имело ли значение то, как грубо или жестоко с ним мог обойтись парень, если сам Чу Ваньнин знал, что его сердце уже безвозвратно потеряно, а сам он — лишился всех иллюзий и чаяний?
Мо Жань был его учеником, и ещё шесть лет назад Ваньнин верил, что того ожидает прекрасное будущее, недоступное ему самому в силу проблем со здоровьем. Ему так хотелось, чтобы мир увидел Вэйюя таким, каким видел его он сам: искусным танцовщиком, способным покорить любую сцену.
Чтобы окружающие восхищались им так же, как делал это он сам…
Чу Ваньнин жил ради этого, он готов был продать собственную душу за это. Обменять собственное счастье на чужой успех.
Он влюбился в своего талантливого ученика — и слишком поздно понял, что эта любовь погубит их обоих. Будет тянуть их на дно, обратит всё в прах — и, если ему самому было уже всё равно, то Мо Жань… на весах было его будущее.
Чу Ваньнин любил Вэйюя слишком сильно, чтобы позволить себе разрушить его карьеру, желать ему сломанной судьбы. Чудом было то, что тот вернулся в постановку, и снова танцевал.
Кем был балетмейстер, чтобы позволить
