Инсинуации - Варвара Оськина
Сбросив звонок, Элис вышла в коридор, но всё неожиданно стихло. Руки машинально нажали на кнопку вызова, и чьё-то сердце опять наполнило гудением палату. Чьё-то? Как бы не так! Ворвавшись обратно, она принялась лихорадочно шарить под подушкой Джеральда и не успокоилась, пока не отыскала знакомый смартфон. На экране светилось имя, рождественская фотография из Вустшира, а телефон всё надрывался: «туук-тук-туук-тук…» Бесконечно.
Элис без сил опустилась на кровать. Вдруг до слёз, до истерического крика захотелось узнать – зачем! Зачем Джеральду этот ужас? Зачем память о больном сердце? Потому что от этих неправильных, изломанных звуков веяло могильной сыростью, запахами неотложки и сырым мартовским вечером. От них внутри поднимался такой отчаянный страх за свою жизнь, что Элис не выдержала. Она кинулась к раковине и, вцепившись пальцами в бортики, долго-долго захлёбывалась рвотой вперемешку со всхлипами, пока в голове не осталась одна только мысль. Если ей суждено умереть сегодня, то пусть это случится без боли. Пожалуйста. Только после этого Элис смогла успокоиться, но всё равно вновь и вновь вдавливала кнопку в пластиковую панель телефона и слушала своё сердце.
Дикий концерт не прервался даже с приходом заспанного, взъерошенного, такого невероятно родного Джеральда. Он вошёл в палату и замер, увидев Элис, которая свернулась клубочком посреди огромной кровати.
– Мне охренительно страшно, – прошептала она, глядя ему в глаза и наплевав на ощущение собственного ничтожества. А Джеральд…
В три гигантских шага он оказался рядом, поднял руку, но так и не решился дотронуться. Джеральд ждал и молча просил, чтобы Элис потянулась к нему сама, ведь она ни разу и не дала понять, что уже можно… Что никто, кроме него, ей не нужен. И никогда не был. А потому, осознав это, Элис схватила его руку и уткнулась мокрым от слёз лицом в большую ладонь, что пахла кофе и антисептиком. Это было хорошо и очень правильно. И как-то неуловимо Эл вдруг оказалась у Джеральда на коленях, когда он осторожно обнял слишком лёгкое, слишком маленькое тело. Зарывшись носом в её волосы, он медленно провёл вдоль выпиравших под больничной рубахой острых позвонков и длинными пальцами поймал запястье. Губы коснулись линии пульса, и Джеральд прикрыл глаза, будто считал удары, сравнивал и отчаянно искал ту крошечную разницу, что делало стучавшее рядом с ним сердце до смерти уникальным. Но разве это возможно? Разве может простой человек уловить тот незаметный сбой? Под своей щекой Элис слышала торопливое, но ровное биение, и не сомневалась, что хотя бы один мог.
– Не бойся. Пожалуйста, ничего не бойся, – прошептал он, наконец, прижимая ближе и выключая зазвонивший по новому кругу телефон. – Двадцать три пропущенных. Ты так соскучилась или надеялась уболтать меня на сэндвич с тунцом?
Джеральд улыбнулся, но Элис видела скованность, чувствовала, как напряжены плечи. Его что-то беспокоило, но разве мало у них забот? И всё же она не сдержала нервный смешок. Либо Элис изучили больше, чем ей казалось, либо язык Генриетты длиной с целый Лонг-Айленд.
– Я представляла, как они распилят меня. Как остановят сердце. Выключат, представляешь? Два электрода, одна отмашка, и всё. Пустят кровь через аппарат и будут имитировать жизнь, словно я манекен человека. Дура из психиатрии говорила: «это не смерть». Но как, чёрт побери, если сердце не бьётся? Что это, если не самый настоящий конец? Я буду мертва, пока они не запустят проклятый кусок мяса вновь. Если запустят…
Дослушав до конца сбивчивое бормотание, Джеральд глубоко вздохнул и, видимо, закатил глаза, лишний раз убедившись, что напуганная женщина остаётся напуганной женщиной, даже если её математический IQ близился к двумстам. Однако, не придумав ничего лучше, он воспользовался самым древним, но от этого не менее действенным способом. Риверс обнял тощее тело, поцеловал и сказал глупость:
– Что за бредовые мысли? Ты слишком мало спала, или от голода забарахлил неокортекс? – Он прервался, чтобы разобрать сердитое ворчание, но не смог и решил продолжить. – Да, им придётся на время прервать естественный кровоток, но это не смерть, Элис. Кровь будет идти в обход, но ни на секунду не остановится. Ты же знаешь не хуже меня. Мы вместе читали план. И не ты ли просила показать записи из операционной?
Его губы касались виска, согревали дыханием, и от спокойного голоса становилось чуточку легче.
– Я боюсь умереть.
– Все мы боимся. Мало того, это неизбежно случится, но не сегодня. Не будь я в этом уверен, связал бы и любой ценой затолкал в Мэйо, а может, и в Хопкинс. Ну же. Где твоя всегда восхищавшая меня способность к критическому мышлению? Давай, вспомни цикл, назначь переменные, распиши все этапы и ничего не бойся. Я буду рядом и не оставлю тебя.
– Ты будешь там? – искренне удивилась Элис.
– Да.
– Пообещай!
Она резко повернулась и вцепилась в Джеральда, словно только он удерживал на плаву её почти захлебнувшийся рассудок.
– Я обещаю, что буду там, наверху в операционной, до самого конца, – серьёзно проговорил Риверс. – Я увижу, как ты проснёшься, в очередной раз покажешь мне средний палец и пошлёшь куда подальше.
Элис фыркнула в простую футболку, за которую хваталась всё это время.
– Боюсь, я буду делать это так часто, что у меня пересохнет горло и отвалится рука, ведь ты редкостная зараза. Но я ловлю тебя на слове, профессор.
– Принято.
Джеральд кивнул, и они замолчали. Элис наслаждалась теплом и ощущением короткого мига спокойствия, а он медленно гладил девичью спину, прогоняя круживших над нею призраков.
– Я хотел бы обсудить ещё одну вещь, – внезапно произнёс Риверс.
– М-м-м? – Она даже не сделала попытки пошевелиться, наслаждаясь приятной тяжестью его рук.
– Тот вечер, когда… когда ты попала в больницу.
Джеральд прервался, но Элис прекрасно поняла, о чём была речь, и застыла, неестественно выпрямившись.
– Мне важно, чтобы ты знала. Чтобы понимала… я бы не сделал этого. Никогда. Да, я был отвратительно пьян, зол на тебя и ещё больше на себя, но даже и в мыслях не мог представить, что… Это не оправдывает меня, нет. Но я до мельчайших подробностей помню твой взгляд и…
Она прервала поток сумбурных мыслей, молча приложив палец к тонким губам. И только убедившись, что до неё больше не донесутся воспоминания о том чудовищном дне, Элис осторожно сняла с Джеральда очки, аккуратно сложила и убрала их на подушку. Взяв в ладони узкое лицо Риверса, она сначала медленно поцеловала любимые страшные глаза, а потом коснулась плотно сжатых губ своими.
И в этот момент её наконец осенило.
Элис вдруг поняла, что этот сильный, уверенный, властный, беспринципный, сломанный и вновь собранный, отвратительно наглый, безумно смелый мужчина боялся. Боялся, что в самый волшебный
