Ожившая надежда - Федор Егорович Конев
- Ой, строго с этим! - говорила она с наигранным сочувствием. - Выселят и слушать не станут.
- Да не может такого быть! - не хотела верить Ванеева.
- Ты что? Это ж не советская власть. Рынок, милая. Хочешь жить, плати. Денег нет, помирай. Так во всем мире.
- Как можно выселить? Куда?
- Найдут. В собачью конуру не хочешь?
- Да ну перестань!
- А раз не хочешь, думай. Пока не поздно.
- Что ты предлагаешь?
- Хочу помочь. Я ж отроду такая дура - всем помогаю. Чуть узнала о твоей беде, тут же прибежала. Сама видишь.
- Как поможешь? Чем?
- Задолжала больно много. Не выплатишь.
- Может, спишут?
- За красивые глазки? Глупости-то не говори, уши вянут.
- Одолжишь?
- Да кто ж такие деньги одалживает нынче? Ведь не вернешь.
- Что же делать?
Натасканная в торговой дипломатии Галя оставляла соседку с этим извечным русским вопросом и уходила, показывая невероятную озабоченность.
- Думать надо.
Отменно продуманный замысел не раскрывала пока, клиент должен созреть. Но в скором времени снова появлялась и начинала рассказывать, какой уютный домик оставили умершие родители неподалеку от города. Места удивительные - грибные леса вокруг, в двух километрах озеро, автобусы ходят из города каждый час, райский уголок. Наивная в житейских вопросах Анна не догадывалась, к чему эти песни. Может, Галя под дачу собралась приспособить родительский дом? А что еще? Митька она туда не загонит, тот спрятал ордер на квартиру во избежание ушлого обмана, занял комнату и поживает без всяких забот - ни за что не платит, холодильником пользуется на общих правах, разговаривает только с дочкой.
По прошествии изрядного времени Галя запуганной до паники женщине предложила единственный выход из якобы безвыходного положения.
- В деревне-то легче будет, - сказала она.
- Кому?
- Да тебе, милая. О ком я пекусь?
- Что мне делать в деревне?
- А что другие делают? Живут.
- Я ж городская до пят…
- Да брось ты!
- Не хочу я в деревню!
- Подселят к алкоголикам в «хрущовке» - это лучше. А тут свой дом, сама себе хозяйка. А места-то какие!
- Продать свою квартиру? Это предлагаешь?
- Не продашь, отберут даром.
- А кому продать?
- Уж отдам последние деньги. Сама без копейки останусь. Что случится, и похоронить не на что будет.
И она обстоятельно стала объяснять, как не выгодна ей эта сделка, но идет на нее только ради Анны по зову своего сердобольного сердца. Даже слезу уронила, должно быть, на какой-то миг на самом деле поверив своим словам. Анна сидела, онемев, она ничего толком не соображала, только чувствовала, что беда уже подступила вплотную, что она неотвратима, не пожалеет, злым ветром вынесет из обжитого годами жилья.
Молчание соседки Галя оценила по-своему. Коли не кинулась в истерику, значит, понимает - другого выхода у нее нет. Да и что тут жалеть? Из каждого угла нищета прет, смотреть тошно. Правда, чисто в комнате, да и на кухне опрятно, а что от того? Тут надо всю мебель выбросить на свалку, стены, пол и потолок отделать по-современному, двери, ванну, мойку, плиту поменять - один ремонт потянет не на одну тысячу баксов.
Все это Галя выложила как на духу, охваченная с ног до головы деловой прытью, будто взыграла некая внутренняя пружина, и женщина преобразилась, того гляди - от излишней энергии полетит по комнате. Так подумала с горькой иронией вмятая в облезлое кресло горем Анна Ванеева, но осилила неприязнь и стала убеждать себя в том, что соседка Галя и впрямь старается спасти ее, сделать как лучше.
- Ну, ремонт я возьму на себя, так и быть, - уверенно говорила Галя. - И с твоими долгами рассчитаюсь. Но только после того, как оформим обмен. Хлопоты беру на себя. Все ровно в этих делах ничего не понимаешь, а у меня есть нужные люди.
- Галя, - робко подала голос Анна.
- Что?
- Я читала в газете, квартиры нынче дорого стоят.
- А что теперь дешево? Выясним, сколько стоит однокомнатная квартира в нашем районе, делов-то. Еще и дом в деревне починим, обошьем стены, крышу поменяем. Мы с тобой сто лет друг друга знаем. Живем по совести.
На первый случай договорились, что Анна подумает, на это отвели три дня, и вернутся к разговору.
Пришел Митек с бутылкой коньяка. По-соседски и прежде не раз заходил. Ничего необычного не было в его появлении. И раньше случалось - коньячком угощал. Но сегодня, выпив рюмку, завел странный разговор. Возвышался над маленьким кухонным столиком непомерно грузный, мясистый, за круглыми очками из толстых линз водянисто переливались размытые глаза, и говорил слишком свойски, даже развязно, будто отказа и не ждал.
- Слушай, - не дожевав колбасу, начал он. - Моя со своим на кухне трындела. Я так понял, хату покупает. Твою. Ты что хоть! Не того?
- А что, если «того»?
- Не дури, Анька. Это она меня сюда переселит. Давай проучим эту паскуду.
- Может, не будешь ругаться?
- А как ее называть еще? Ладно, наплюй. От меня отделаться решила. Я что предлагаю?
- Что?
- Я им ордер продам. Перепишу на дочь. А за это денег потребую. Я так прикинул - тысяч семьдесят. Баксов. Нам хватит?
- Почему нам?
- А ты меня к себе пропишешь. Будем жить вместе.
- Подумать могу? - нашлась Анна.
- Конечно.
- Вот я и подумаю. А теперь давай о чем-нибудь другом.
В тот вечер Ванеева долго плакала, укрывшись одеялом. Подушка отсырела от слез, а они все так же обильно текли. Даже удивительно, сколько их в человеке! Она думала о том, что ничего предпринимать не станет, а тем более - бороться. Кому она что докажет? Вспомнила симпатичную судью, которую спросила:
- А если не выплачу долг?
- Выселят, - ответила ухоженная девушка, хорошо знающая законы.
Почему-то заплаканной Анне Ванеевой еще подумалось, что смерть может быть такого же обаятельного облика, как та судья, и непременно молодая. Старуха с косой не управилась бы с такой тяжкой ежечасной работой. «Милая, милая», - прошептала Анна, уже смутно сознавая, к кому обращается, то ли простила судью, то ли призвала смерть. И тут же уснула.
Обмен Галя
