Маленький отель на Санторини - Юлия Валерьевна Набокова
– Ничего, мы тебя починим! – обещаю сквозь слезы.
В другом номере нахожу белый каркас кровати, без матраса.
В третьем на полу валяется выпотрошенная подушка. Когда я открываю дверь, ветер врывается внутрь, и пух кружится в воздухе, а у меня сжимается сердце. Хорошо, что бабушка Афина не видит, во что превратился ее любимый отель!
Но где же жила она сама? С улицы доносится кошачье «мяу», и, выйдя наружу, я замечаю черно-белую кошку, которая сидит сбоку на белокаменной стене с узкой синей дверью. Если номера для туристов отделяют декоративные заборы, то эта сплошная стена выглядит так, словно была крепостью, за которой хозяева могли укрыться от забот после рабочего дня и отдохнуть до утра.
Кошка спрыгивает за стену, а я встряхиваю связку ключей, и один из них сам ложится в ладонь. Он легко входит в замочную скважину, и дверь отворяется во внутренний дворик.
Его не было на фотографиях отеля, но я сразу понимаю, что именно здесь, невидимые постояльцам за стеной, жили мои бабушка с дедушкой. Это был их тихий уголок. И кто бы ни разграбил отель, сюда он не добрался. Не успел или не посмел осквернить их память. По периметру террасы выстроились в ряд оранжевые глиняные горшки с высохшими цветами. У меня сжимается сердце, когда я представляю, как пышно они цвели, когда за ними ухаживала бабушка. На козырьке под навесом стоят два плетеных кресла и маленький круглый столик, а на нем лежит черно-белая кошка, раскинув лапы с розовыми подушечками.
– Привет, – я подхожу к ней. – Ты что тут делаешь?
Может, это кошка моей бабушки? Я протягиваю руку, чтобы ее погладить, но не успеваю коснуться. Кошка вскакивает, запрыгивает на белокаменную стену и сразу же скрывается из виду, давая понять, что никому не принадлежит и гуляет сама по себе.
В окошке у двери виднеются бело-синие занавески. Глядя на них, я завороженно шагаю к порогу. Связка ключей от волнения падает из рук, и я наклоняюсь за ней. Мне не терпится открыть дверь и проверить, что внутри все осталось, как при жизни бабушки, и меня не встретят пустые стены, как в номерах для постояльцев.
Руки дрожат, пока я один за другим вставляю ключи в замочную скважину. Остается последний – но не подходит и он. Я с досадой вздыхаю. Не может быть! Я так близко к своей семье – но не могу войти!
Придется вызывать слесаря, чтобы вскрыть замок. А пока я прижимаюсь носом к запыленному окну. Бело-синяя штора задвинута наполовину, сквозь прозрачную тюль на второй половине окна я могу разглядеть комнату, вероятно, служившую гостиной. Ближе к окну стоит стол, накрытый вышитой скатертью. А у стены за ним – комод из темного дерева, на котором виднеются старые фотографии в рамках. Как бы мне хотелось рассмотреть их поближе! Но я могу различить только темные силуэты родных. Моя греческая семья по-прежнему остается для меня скрытой в тумане. Но я уже в шаге от знакомства с ними. Остается только запастись терпением и уповать на слесаря.
А пока я беру лейку у стены и поливаю засохшие цветы в горшках. Чтобы наполнить ее, мне приходится не раз сбегать на рецепцию – ведь только там каким-то чудом сохранился кран. Видимо, смеситель с откручивающимися ручками был слишком старым для того, кто обчистил отель моей бабушки. Как и телефонный аппарат на стойке. Вор даже ни одного нормального стула не оставил, так что я прихватываю одно плетеное кресло из дворика бабушки и отношу его на верхнюю террасу, чтобы посидеть там на закате.
Когда я прибегаю с лейкой в последний раз, на столике снова вальяжно развалилась черно-белая кошка. Она недовольно поднимает голову и поводит ушами.
– Лежи-лежи, – усмехаюсь я. – Не буду я тебя трогать.
Пока я поливаю, она наблюдает за мной.
– Кстати, ты не знаешь, где ключи от дома?
Кошка ничего не отвечает.
– Так я и думала. Ладно, пока.
Я оставляю лейку на том же месте у стены, выхожу за дверь и запираю ее на ключ.
Ветер гоняет по террасе пух из разодранной подушки. Непорядок! Я снова бегу на рецепцию. В чуланчике, где я раньше нашла чашку, есть метелка с совком. С их помощью я выметаю пух из пустого номера. Привожу в порядок нижнюю террасу, потом поднимаюсь на среднюю и последней прибираюсь на верхней, видовой, где собираюсь встретить свой первый закат на Санторини.
Я как раз заканчиваю, когда снизу трезвонит мой мобильный, который я оставила на террасе ниже. Пока спускаюсь, вызов уже прерывается. Это Кирилл, и мне становится стыдно, что я совсем забыла сообщить ему, что добралась. Я сразу же перезваниваю и выпаливаю на одном дыхании:
– Кирилл, привет! Я уже на Санторини, в отеле бабушки.
Голос срывается, а жених спрашивает:
– А что ты там делаешь?
– Мету террасу.
– А дышишь так, как будто бегаешь или занимаешься спортом, – сухо замечает Кирилл.
Я закатываю глаза. Уж не думает ли он, что я тут по-быстрому перепихнулась с горячим греком? Посмотрел бы он на меня сейчас – всю в мыле и в пыли, растрепанную и раскрасневшуюся. Еще неизвестно, где я буду мыться и ночевать. Ведь открыть дом бабушки мне пока не удалось, а на удобства в отеле рассчитывать не приходится. Но ему я об этом не говорю, а отвечаю:
– Тут три этажа, телефон я оставила на другом, вот и бежала, чтобы ответить.
Хотя какого черта я оправдываюсь? Кирилл мог бы поехать со мной и помочь навести тут порядок. Тогда я бы сейчас не скакала тут одна, как дикая белка!
– Как там вообще? – интересуется он.
– Не так радужно, как на фото, – осторожно отвечаю я, подбирая слова. – Отель с зимы стоял заброшенным.
– Надеюсь, там хотя бы есть вода и свет?
– Да, конечно, все работает, – заверяю я.
