Свет ночи - Дмитрий Яковлевич Стахов
— Людям надо быть благодарными за то, что они не способны к творчеству, что они зависимы, что не могут быть спонтанными и импульсивными. Люди не творцы, а творение. Они должны бояться самих себя, молиться и благодарить.
— Насчет того, чтобы бояться самих себя, я у кого-то читал, давным-давно, — говорю я. Последние шаги даются мне с огромным трудом. Священник смотрит на меня уже с настороженностью.
— Вам нездоровится?
— Да, мне нехорошо, — я тяжело вздыхаю. — И я забыл в гостинице лекарства.
Священник достает из-под рясы дорогой смартфон, подносит смартфон к уху.
— Это я… — говорит он. — Автобусы еще ходят? А, отменили… Нет, со мной тут психолог из Москвы, надо в гостиницу…
— И в аптеку! — подсказываю я.
— И в аптеку, — говорит священник. — Что? И тебе нужно в аптеку? Хорошо, мы пока пойдем тебе навстречу. Хорошо…
Он прячет смартфон.
— Сейчас одно из моих чад поедет. Подхватит вас. Отвезет…
— Чадо духовное?
— Моя дочь… — и он улыбается так, что его суровое лицо становится мягким и добрым.
10.
…Дочь священника выходит из маленькой машины, целует отца, здоровается со мной. Машина забрызгана грязью, поверх старой — новые разводы, только стекла и зеркала недавно протерты. Священник о чем-то тихо говорит с дочерью, потом поворачивается ко мне.
— Наталья вас отвезет. Потом довезет до гостиницы. Мне тут пешком…
Внутри машины пахнет сухими цветами, молоком. Когда Наталья садится за руль, я чувствую, как запах цветов и молока дополняется ее естественным, плотным, живым ароматом. Ее обутые в высокие ботинки ноги уверенно стоят на педалях, узкая белая рука с синими жилками ловко переключает передачи.
— Вы из Москвы? — спрашивает Наталья.
— Да, из Москвы, — отвечаю я.
— Вас все время об этом спрашивают?
— О чем «об этом»?
— О том, что вы из Москвы. Все знают, что вы приехали из Москвы, вы и ваши коллеги, что вы будете нас консультировать, как нам вести себя с ожившим покойником, но все равно спрашивают. Смешно? Да?
Наталья смеется, громко, звонко. У нее мелкие, один к одному зубки. Тонкий, приподнятый нос придает ей хитрое, лукавое выражение. Смех у нее заразительный и я тоже начинаю смеяться.
— И зачем спрашиваете вы? Раз уже знаете, что я из Москвы?
— Чтобы вы ответили. Вам ведь приятно отвечать, так, солидно: «Да, из Москвы!»
Она забавно басит, снова начинает смеяться.
— Вас, кажется, больше веселит оживший покойник.
— Ну конечно! — Наталья выскакивает на шоссе прямо под носом большого грузовика, прибавляет газ, ее машина летит.
— Ну конечно! — повторяет Наталья, когда мы съезжаем с шоссе на узкую улицу. По одной стороне кирпичные пятиэтажные дома, по другую — за заборами — одноэтажные деревянные.
— С этим покойником все так смешно получилось. Все забегали. Власти не допустили ни одной публикации в нашей газете, ни слова на радиостанции, местное телевидение тоже молчит. А все все знают. Блогеры вывешивают видео с покойником, обсуждают его в соцсетях. Инсценировка, но тысячи просмотров за день! В обсуждении участвуют сотни и сотни человек! Скоро сюда понаедут со всей страны. И из-за границы, конечно! Будут его ловить. Искать. А пока плитой придавили могильный холм. Может бетонная плита остановить ожившего покойника? Можно бетоном что-то изменить, если… — она подыскивает нужные слова, бросает руль, щелкает пальцами двух рук сразу.
— Раз уж изменился естественный ход вещей?
— Да, примерно так. — Она кивает в знак благодарности за помощь, хватает руль, и мы, как мне кажется, мчимся дальше.
— Чем вы занимаетесь? — спрашиваю я.
— Учусь.
— Кем вы будете?
— Медсестрой.
Она смотрит на меня.
— Это прекрасно! — говорю я.
— Я тоже так считаю!
Мы останавливаемся у аптеки. Наталья выходит из машины. Я, выйдя и собираясь закрыть дверцу, замечаю, что на сиденье осталось небольшое пятно. Мы заходим в аптеку. Других покупателей нет. Наталья здоровается с провизоршей.
— Мне нужны прокладки, — говорю я, подходя к прилавку.
— Простите? — провизорша смотрит на меня, переводит взгляд на Наталью, снова смотрит на меня. — Вы хотели сказать — памперсы?
— Нет-нет, именно прокладки. Такие, с тремя капельками…
— Хорошо… Что-нибудь еще?
— Да, — и я протягиваю рецепт.
— Ух ты! — вглядевшись в рецепт, говорит провизорша. — Вам надо будет предъявить паспорт. Такие препараты…
Провизорша переписывает данные моего паспорта в большую тетрадь, кладет на прилавок упаковки лекарств.
Я достаю кошелек и обнаруживаю, что в нем нет денег. Ни бумажных, ни монет. Неужели они остались во сне?
— Вы принимаете карточки? — спрашиваю я.
— Нет! — провизорша уязвлена до глубины души.
— Вы довезете меня до банкомата? — спрашиваю я Наталью.
— Конечно, — отвечает она.
— Хорошо, я жду вас на улице.
Я выхожу из аптеки. По небу бегут рваные жалкие облака, небо светло-голубое, кажется, что это материя, натянутая на непрочный, легкий каркас.
Появляется Наталья с большим пакетом. Достает из него пакет поменьше. В нем — прокладки и мои лекарства. Мы садимся в машину. Я вдруг вспоминаю про Поздышева, искоса смотрю на Наталью, потом мне приходит мысль, что у священника может быть не одна дочь, что Наталья не та поповна, о которой говорил майор, представить, что Наталья встречается с майорским водилой, я не могу. Мы молча доезжаем до гостиницы. Меня знобит. Я иду к гостиничному крыльцу, начинаю подниматься по ступеням.
— Антон Романович! — Наталья выходит из машины. — У вас кровь, кровь сзади.
— Извините, я испачкал вам сиденье…
