Свет ночи - Дмитрий Яковлевич Стахов
— Ничего страшного. Хотите, я привезу вам врача?
— Нет, не надо. Просто мне делали операцию, а тут ваш покойник… Подождите, я сейчас возьму деньги в банкомате. Подождете? Я быстро!
— Да, хорошо, — кивает Наталья. На банкомате в холле гостиницы висит объявление, что банкомат временно отключен. Я спрашиваю у администратора, где находится ближайший, и получаю ответ, что снять деньги с карточки я смогу только в центральном отделении банка.
Я выхожу на крыльцо гостиницы, спускаюсь по ступеням, прошу Наталью отвезти меня в центральное отделение банка. Она качает головой:
— Отдадите потом. Вам надо лечь, Антон Романович, и поскорее!
На моем этаже пахнет тушеной капустой. Я захожу в номер. Снимаю брюки, бросаю их в ванну. Туда же летят трусы. Я звоню администратору и прошу принести мне стиральный порошок. Администратор интересуется, какой.
— Да какая разница! — кричу я. — Любой! Вы понимаете? Любой!..
11.
…В дверь стучат. Звонит городской телефон, стоящий на маленьком овальном столике. Я снимаю трубку и слышу голос нашего начальника.
— Слушай, что ты там творишь?
— Подожди, пожалуйста!
Я кладу трубку рядом с аппаратом, открываю дверь. Мне принесли порошок. Я закрываю дверь, вскрываю пачку с порошком, сыплю его в ванну, затыкаю слив, пускаю воду.
— Я послал вас для чего? — слышу я, взяв трубку. — Чтобы вы купировали истерику. Чтобы вы сгладили углы. А ты, вместо того, чтобы вести прием, чтобы гладить по головке, ходишь и расспрашиваешь, откуда, почему, зачем… Слушай! Это никого не интересует! Откуда он появился, куда исчезнет и как — не твое дело. Этим занимаются специальные люди. Поверь — уже занимаются. И занимались до вашего приезда.
— Кто тебе настучал?
— Ну что за слова! «Настучал»! Я получил сигнал.
— Тамковская?
— Тамковская? Ну что ты! Она все еще в тебя влюблена.
— Извекович?
— Ну, начинается. Я получил сигнал. Обязан отреагировать. Ты вчера ходил к вдове. Я все про тебя знаю. Значит так, сегодня отдыхай, завтра — за работу. Ты меня слышишь?..
…Извековича и Тамковскую я замечаю сразу, они сидят в глубине зала. Извекович — спиной ко входу. Судя по резким движениям локтя, Извекович воюет с отбивной. Тамковская смотрит на меня поверх плеча Извековича, поднимает руку. Я подхожу, сажусь на свободный стул.
— Как вы себя чувствуете? — спрашивает Извекович, кладет в рот кусочек мяса.
— Мы пытались вас найти, — говорит Тамковская. — Администратор сказал, что вы просили не беспокоить.
— Да, я немного устал. Задремал, а у меня наполнялась ванна, вода перелилась, если бы не проснулся, устроил бы потоп…
— Закажете что-нибудь? — спрашивает Тамковская.
— Нет. Здесь душно. Хочу пройтись. Мне надо в банк, снять деньги с карточки. Ни копейки наличности.
Извекович откладывает нож и вилку, достает бумажник.
— Трех тысяч хватит? Берите, берите, пусть будет запас. И никуда не ходите. На улицах патрули. Опять видели вашего покойника.
— Моего?
— Ведь это вы полагаете, что он ожил на самом деле? — Извекович прячет бумажник, отрезает еще кусочек мяса. — Если во что-то верить, то это, даже нечто совершенно фантастическое, вполне может воплотиться в жизнь. Надо всего лишь достичь критического порога, после которого возможен переход из воображаемого в реальное. Ваше предположение о том, что Лебеженинов вылез из гроба, повышает вероятность такого перехода.
— Хватит издеваться, Роберт, — говорит Тамковская.
— Я не издеваюсь. Это физика в ее современном понимании.
— Значит, вы издеваетесь над самим собой. Антон, вы согласны?
— Все негативное ходит парами, тройками, четверками, — говорю я. — Позитивное всегда длится недолго, оно единично. Оживший покойник — это только начало. За ним, не важно — существующем, мифическим — последует нечто другое. Более удивительное, более страшное.
— Значит, мы должны ожидать манифестации еще одного мифа? — спрашивает Извекович.
— Да, и он будет покруче, чем этот, — говорю я. — Надо быть готовым к манифестации мелких, для начала, чертей, а потом и самого князя тьмы. Но он появится не для того, чтобы собирать души грешников или подписывать кровью договоры с теми, кто решит ему продаться. Он явится в огне и пламени, с мечом и будет сечь: налево, направо, налево, направо, нале…
— Вы знаете, что отец Лебеженинова был генерал-лейтенантом КГБ, — сообщает нам Тамковская, — прадеда, настоятеля собора, вместе со многими другими священнослужителями в девятнадцатом году расстреляли, а дед был инженером, японо-норвежским шпионом, собирался прорыть туннели от Мурманская до Осло и от Владивостока до Токио, получил двадцать пять и в шарашке разрабатывал что-то ракетное. В той же, что и Солженицын, который вывел деда Лебеженинова под именем…
— Какая литературщина! — Извекович морщится.
— Пойду все-таки пройдусь, — я отодвигаю стул, беру со стола три банкноты. –Счастливо оставаться!..
12.
…Вечер темен и влажен. Облака у горизонта чуть розоваты, за спиной — черны, клубятся и словно пытаются полностью укрыть и меня, и весь городок. В маленьком просвете несколько ярких звезд, часть какого-то созвездия. Улица пуста. Узкий тротуар ведет к мостику через бурлящую в овраге речушку. В овраге заметно темнее, чем на его краю, свет наступающей ночи туда не проникает. Внизу словно притаился кто-то, ждущий момента для нападения. Оттуда, снизу, веет холодом, сыростью. Мостик узкий, тротуар вливается в проезжую часть, и мне приходится идти по ней. Я начинаю подниматься на холм и, дойдя до его вершины, вижу чуть в стороне от дороги прикрытое высокими деревьями приземистое строение с надписью «Кафе». Возле — стоянка, заставленная машинами. Дверь открывается, в сумерки вырывается полоса яркого света, прорезанная тенями. Я пересекаю автостоянку и вижу двоих, только что вышедших из кафе. Парень коротко стрижен, вокруг рта девушки тускло поблескивают бусинки пирсинга, губы кажутся черными, сигарета зажата в самом уголке, девушка обута в высокие шнурованные ботинки, на ней широкая юбка с множеством складок
