Звева Модиньяни - Ветер прошлого
3
В старинной, выстроенной в романском стиле церкви селения Корте-Реджина было безлюдно. Час назад дон Джузеппе отслужил мессу. Прихожане не понимали по-латыни, но хорошо знали порядок богослужения и во-время осеняли себя крестом или преклоняли колени. Торжественные звуки органа, на котором играл тощий послушник из монастыря Мадонны Лорето, наполняли их простые души умилением.
В воздухе витал сладкий запах ладана, талого воска, полевых цветов, украшавших алтарь. Саулина осталась в церкви одна и сейчас стояла на коленях у маленького алтаря Богородицы, склонив голову к сложенным в молитвенном жесте рукам. Прошло всего несколько дней, как у нее появилась табакерка, и жизнь ее изменилась чудесным образом: отец перестал ее бить, старшие братья ее больше не обижали и даже не мешали ей поесть досыта за обедом. Все теперь стали звать ее Саулиной, а не бродяжкой, подзаборницей или цыганским отродьем, как раньше.
Накануне, когда она вместе с матерью пошла к водяной мельнице стирать и мыть посуду, Луиджия обняла ее и погладила по голове, чего раньше никогда не случалось, хотя мать и прежде была к ней добрее, чем к другим детям. А потом они поговорили.
— Ты не такая, как все, — сказала Луиджия, пристально вглядываясь в лицо дочери измученными гла-зами.
— Почему, мама?
— Потому что ты дочь счастливого мгновения, — призналась мать.
Мысль о том, что она дочь счастливого мгновения, наполнила гордостью сердце Саулины, словно ее назвали дочерью леса или ветра.
— Да, мама.
— Я всегда это знала, — глаза женщины наполнились слезами.
— Что вы знали?
— Что ты не похожа на других.
— Но ведь это хорошо?
— Не знаю. Но твоя жизнь не будет такой, как у нас. — Но отчего же вы плачете? — удивилась девочка.
— Потому что радость и боль — родные сестры. И все-таки хорошо чувствовать себя счастливой, — сквозь слезы улыбнулась Луиджия.
В самом дальнем уголке ее памяти горел неугасимый огонек, и она согревалась его светом — единственным, что осталось от девичьих мечтаний.
— Мы, крестьяне, по белому свету не ходим, ничего о нем не знаем, — продолжала она. — Для нас жизнь не хороша и не плоха.
— А когда в доме есть нечего и отец меня бьет? — спросила Саулина.
— Это просто жизнь. У нас ничего нет, значит, у нас и отнять ничего нельзя. А вот у тебя теперь все по-дру-гому.
Саулина внимательно выслушала эти странные слова матери, не понимая толком, что они означают.
— Мама, мне кажется, вы страдаете из-за меня. В чем я виновата?
— Ты ни в чем не виновата. Ты дочь минуты счастья. Ты не такая, как мы, помоги тебе господь.
— Да, мама, — кивнула сбитая с толку Саулина.
Но теперь, стоя на коленях перед Мадонной и подняв глаза к табакерке, лежащей на балюстраде алтаря, Саулина начала понимать: она и вправду не такая, как другие, потому что ни у кого в селении никогда не было сокровища. Никто, кроме нее, не видел у своих ног генерала, обязанного ей жизнью.
* * *— Саулина! Саулина!
Услыхав за спиной шаги дона Джузеппе, она обернулась.
— Что случилось? — спросила Саулина, опасаясь, что хрупкому перемирию, установившемуся между ними, пришел конец.
— Со мной — ничего, — ответил он, давая понять, что пришел не по своей воле. — Из Милана приехала важная дама.
Черные, влажные, как у олененка, глаза Саулины широко раскрылись. Ей хотелось спросить: «А я-то тут при чем?», и вопрос этот был написан на ее выразительном цыганском личике.
— Синьора хочет видеть тебя, — объяснил дон Джузеппе.
Видать, дама и впрямь была важная, раз уж сам приходский священник побежал исполнять ее поручение. Вон даже вспотел, хотя в церкви царила приятная прохлада.
— Может, ей нужна моя табакерка? — встревожилась Саулина.
— И что это тебе в голову взбрело? — Священник взял ее за руку и слегка подтолкнул к выходу.
Саулина неохотно последовала за ним.
— Шевелись, — приказал дон Джузеппе, — нельзя заставлять ждать ее превосходительство.
Тем временем священник думал, что еще двенадцать с лишним лет назад, когда он опускал ее в купель для крещения, ему бы следовало догадаться, что это крохотное существо станет источником всяческих несчастий. Хотя родила ее кроткая Луиджия, эта девочка была дочерью греха. Напрасно он тогда взывал к добрым чувствам Амброзио Виолы, напрасно уговаривал его принять цыганское отродье в семью. Надо было отдать девчонку в приют.
— Вот как вознаграждается христианское милосердие, — проворчал дон Джузеппе.
Из богатой кареты, украшенной золоченой резьбой, вышла красивая молодая женщина с добрым, улыбающимся лицом, наряженная в темно-розовое платье с поясом под самой грудью и белый кружевной капор с широкими полями. На руках у нее были белые перчатки, а на маленьких ножках, мелькнувших, когда она спускалась с подножки кареты, — туфельки в цвет платья с золотыми пряжками.
Саулина так и пожирала глазами это чудесное видение. Давным-давно ей довелось послушать одну сказку, но рассказчик все свое внимание сосредоточил на описании злых героев, а про добрую фею почти ничего не сказал, однако Саулина ее сразу узнала: точно такой она ее себе и представляла.
— Синьора, — низко поклонился дон Джузеппе, — вот эта девочка.
Незнакомка в знак приветствия протянула ей обе руки, и Саулина шарахнулась в сторону, как пугливый жеребенок.
— Все верно: это и есть та маленькая дикарка, которую мне описали, — сказала дама, повернувшись к священнику.
У нее был мелодичный и звонкий голос, она свободно говорила на миланском диалекте.
— Осторожнее, — предупредил ее священник, — никогда не знаешь, что ей в голову взбредет.
— Мне все-таки кажется, что она девочка добрая, хотя и не очень покладистая, — решила незнакомка. — Ты знаешь, что о тебе говорит весь Милан? — обратилась она к Саулине. — Все уже наслышаны о маленькой крестьянке, которая спасла жизнь генералу Бонапарту. Все говорят о тебе.
Саулина смотрела на свои грязные босые ноги. Удивительная получилась пара — дама в розовом наряде и маленькая босоногая оборванка в заплатанных обносках.
— Можно мне вернуться в церковь? — спросила Саулина.
— Я сказала, что о тебе говорит весь Милан, — настойчиво повторила дама.
— А я вас спросила, можно ли мне вернуться в церковь, — тихо отозвалась Саулина.
— Не хочешь побыть со мной? — удивилась дама.
— Хочу, — тихо ответила девочка, — но в церкви мне лучше.
Ей нравилась эта красивая дама, она бы охотно поверила, если бы ей сказали, что незнакомка спустилась с небес. Саулина восхищалась ее каретой, величественным возницей на козлах, великолепными лошадьми, двумя лакеями в изумрудно-зеленых ливреях, обшитых золотым галуном. Но здесь, посреди залитой солнцем церковной паперти, на глазах у чужих людей, Саулина чувствовала себя слишком маленькой и совершенно беспомощной. Ощущение не из приятных.
