Звева Модиньяни - Ветер прошлого
С этими словами он прикрепил ожерелье к вороту своего редингота.
Граф Франческо Мельци д'Эриль подошел к священнику, и тот его узнал.
— Ваше сиятельство, — почтительно залепетал дон Джузеппе, — господин граф…
— Гражданин! — прервал его Мельци д'Эриль. — Дворянские титулы отменены.
— Эти дьяволы французы! — прошипел священник.
— Будем считать, что я этого не слышал, — сурово предупредил его граф.
— Но в чем провинилась эта бродяжка? — спросил дон Джузеппе.
Мельци д'Эриль вкратце объяснил священнику, что произошло.
— Теперь нам требуется помощь, чтобы отремонтировать карету генерала, — сухо пояснил благородный дворянин.
Священник пришел в страшное волнение. В глубине души он уже и не знал, следует ли ему проклинать или благословлять злосчастную девчонку, приведшую в мирное селение этих дьяволов-французов. Одна мысль утешала его: граф Мельци, представитель старой аристократии, человек безупречной репутации, был в одной компании с этими солдатами и вроде бы пользовался доверием их главнокомандующего, генерала Наполеона Бонапарта, точнее, Бонапарте.
Может, не так они страшны, эти французы, как ему рассказывали в курии? Что тут долго думать? Раз сам граф Мельци д'Эриль просит починить карету генерала, значит, надо выполнить его просьбу получше да побыстрее.
«Чем скорее починим, тем скорее они уберутся во-свояси», — решил про себя дон Джузеппе.
Толпа любопытных между тем росла, крестьяне шепотом передавали друг другу одно-единственное имя: Бонапарте.
— Это тот молодой офицер, что разговаривал с Саулиной! — сказал один.
— Ишь тщедушный-то какой! — воскликнул другой.
— Отдал кучу монет этой бродяжке, — с завистью заметил третий.
— Нет, — вмешался четвертый, — он дал ей какую-то коробочку.
— Из чистого золота, как пить дать, — восторженно вздохнула одна из женщин.
На лицах взрослых и детей было написано глубочайшее изумление. Такого скандала еще не случалось за всю историю Корте-Реджины.
Саулина поняла, что стала героиней истории, которая никогда не забудется. Она придирчиво осмотрела подарок, потом подняла свои блестящие черные глаза на генерала.
— Ты прекрасен, как принц, — сказала она. — Ты станешь королем. Только король мог сделать мне такой прекрасный подарок.
Это невинное пророчество пришлось по душе главнокомандующему итальянской армии, хоть он и поклялся хранить верность республике.
— Опасные вещи ты говоришь, маленькая Саулина, — заметил он, улыбнувшись. — Прощай.
— Прощай, француз, — сказала Саулина.
Бонапарт потрепал ее по щеке, вскочил на лошадь и тронулся по дороге в лес в сопровождении графа Франческо Мельци д'Эриля и солдат.
2
Итак, в маленьком селении Корте-Реджина совершилось историческое событие: победитель в битве при Лоди, главнокомандующий итальянской армии, которого его люди уже величали на французский манер Бонапартом, а не Бонапарте, появился на площади среди бедных крестьян и оказался не грабителем, а дарителем.
Подарком стала расписная золотая табакерка неслыханной ценности. Ее можно было рассматривать чуть ли не как знак отличия или даже орден, а Саулина, как никто другой, нуждалась в талисмане.
На самом деле девочка носила фамилию Виола только благодаря показному великодушию Амброзио, которому просто не хватило смелости отвергнуть ее в открытую, публично признав измену жены. Всем было отлично известно, что Мария Луиджия прижила Саулину с цыганом, бродячим актером.
— У вас усталое лицо и грустные глаза, — сказал ей этот скоморох с горящим взглядом. — Душа ваша жаждет любви. Если бы я не боялся согрешить против божьей заповеди, я позвал бы вас за собой и мы бы вместе странствовали по свету. Я подарил бы вам лес и ради вас превратил бы простые соломенные шалаши в чудесные замки.
Луиджия, считавшая к двадцати годам, что ее жизнь уже кончена, расцвела под благодатным дождем этих нежных слов. В первый и в последний раз в жизни она отдалась мужчине по любви. Стоило ли жертвовать собой ради этого единственного мига? Она об этом не задумывалась. Да и о чем тут было думать? Можно ли просить мечту принять облик живого человека и прийти к нам, чтобы смягчить и подсластить наше безрадостное существование? Надо просто распознать ее, когда она придет, и, если придет, надо принять ее с благодарностью. Так думала Мария Луиджия Виола, отвечая на страстные поцелуи бродячего лицедея. От этой краткой любовной встречи появилась на свет Саулина, унаследовавшая от отца мятежную цыганскую душу.
— Надо же такому случиться, чтобы этой приблудной кошке достался такой подарок, — возмущался Амброзио Виола, стукнув кулаком по тяжелому кухонному столу, за которым собралась вся семья и приходский священник.
— Вещь действительно очень дорогая, — дипломатично заметил дон Джузеппе, тоже имевший виды на драгоценную табакерку.
Золотая вещица с эмалью, украшенная жемчугом, сверкала, как солнце, посреди стола, почерневшего от копоти.
— Это сокровище, — уточнил Амброзио.
Удивительный предмет притягивал к себе жадные взгляды и разжигал страсти в груди у всех собравшихся.
— Что вы собираетесь с ней делать? — с пересохшим горлом спросил священник. Он охотно опрокинул бы стаканчик вина, но в этом доме не было ничего, кроме бедности.
— Ну, не знаю, — угрюмо проворчал Амброзио.
И что только в голову взбрело этому генералу? Зачем ему вздумалось дарить эту штуку Саулине, да еще на глазах у всех? Ведь ее запросто можно было бы отнять. В конце концов, он, Амброзио, глава семьи! Но все видели, как обстоят дела, и теперь даже священник считает возможным совать сюда свой нос. У входа в кухню выросла целая толпа любопытных, застившая свет закатного солнца. Все в почтительном молчании ожидали, каков будет исход семейного совета.
— Решается судьба табакерки, — шепнул кто-то.
Они говорили о драгоценной безделушке так, словно у нее была душа.
— Тихо, — зашипел кто-то другой.
— В конце концов, я здесь отец, — внезапно изрек Амброзио. — Поэтому табакерка моя. Моя, — повторил он, — моя по праву.
Священник покачал головой и в глубоком раздумье закатил глаза к потолку.
— Все не так просто, — объявил он с высоты своей мудрости.
— И ничего тут мудреного нет, — упрямо гнул свое Амброзио. — Я отец, стало быть, все вещи моих детей принадлежат мне.
Но в его голосе уже не было прежней убежденности. Одно было ясно: спор о табакерке будет продолжаться только между Амброзио и доном Джузеппе. У Луиджии вообще не было права голоса, у детей тем более. Саулина, законная владелица табакерки, была вынуждена молчать, но не спускала глаз с талисмана, полученного из рук Наполеона Бонапарта.
