Когда не все дома (СИ) - Болдина Мария

Осторожность — не трусость. Беременные как правило очень осторожны. От того, как сложатся эти девять месяцев, зависит целая жизнь. Приходится бояться всего, на что раньше и внимания бы не обратила: лёгкого насморка, просроченной сметаны, компании подростков рассекающих по тротуару на самокатах.

Странно всё это. Странно и закономерно. Первый триместр. Три нелёгких, тревожных и всё-таки радостных месяца. Пока нет заметного живота, но есть животный страх. Ещё когда носила старшую дочку, Виктория часто вспоминала бабушкину сиамскую кошку. Эта кошка по имени Киша (сокращённый вариант от полного имени Валькирия) и так-то обладала характером злым и царапучим, а уж когда носила котят, грозно шипела, стоило Вике, гостившей у бабули, просто посмотреть в её сторону. Эта Киша, будучи в интересном положении (чем и кому оно интересно — непонятно) вообще старалась не вылезать при детях из-под дивана, опасалась, что её подхватят поперёк живота, затискают, помнут, навредят будущему потомству. И тогда, во время первой своей беременности, и теперь Вика чувствовала себя такой кошкой: забиться бы в дальний угол и шипеть на каждого, кто слишком близко подойдёт. Совсем как Киша, Вика ходила осторожно, с оглядкой, оберегая себя и бесценную младшую дочку, что уже жила внутри.

Почти весь день она проспала, спокойно и крепко, без сновидений. Вечером пришли мама с Кристиной, принесли два огромных пакета с вещами и домашней едой, сами разобрали их, не позволив ей встать с кровати. Кристина болтала без умолку, даже удивительно было, сколько новостей скопилось у ребёнка за полдня. А какие новости у школьницы и пенсионерки: уроки на понедельник давно сделаны, читали, вышивали крестиком, смотрели сериал, гуляли, в воскресенье вместе собрались в бассейн, вобщем — скучают очень, если лекарства нужны, они закажут в аптеке, любые, только бы у Вики и её не родившейся ещё девочки всё было хорошо.

— Розы твоего знакомого дяденьки стоят в вазе у бабушки на кухне, а помидорки с капустой дома остались, жалко только, что бабулечка сказала: в больницу с цветами нельзя, — добавила в конце своего отчёта Кристина.

— Вы взяли цветы, — укоризненно покачала головой Вика.

— Он нас подвёз, и мне неудобно было отказываться, — объяснила её пожилая и всегда правильно поступающая мама.

А Половцов, лёгок на помине, нарисовался в дверях, на этот раз не в полицейской форме, а в белом халате, накинутом поверх оранжевого абсолютно штатского пуловера.

О субботней больнице — 3

— Ну, Викуся, нам пора, до завтра, моя хорошая, береги себя, слушайся доктора, — быстро собралась Елизавета Павловна.

Виктория была поражена такому лояльному отношению своей мамы к вдруг появившемуся ухажёру. Зато Кристина надулась как мышь на крупу и встретила гостя взглядом нехорошим, но промолчала, покорно пошла вслед за бабушкой.

— Добрый вечер, — поприветствовал всех разом Половцов, придержал дверь для выходящих в коридор, плюхнул на соседнюю кровать ещё один пакет приношений, а сам присел на стул, не дожидаясь приглашения, беспардонный и просто излучающий благодушие. Если бы существовал дозиметр счастья, он в его присутствии зашкаливал бы. Вика решила не поддаваться.

— Как Вы прошли, там же пускают только указанных при поступлении родственников? — недовольно спросила она его.

— Корочки показал, — объяснил нежданный посетитель, — дежурный врач не приветствовала, но и отказать не посмела.

Такому разве откажешь — Вика критически осмотрела мужчину — косая сажень в плечах, яркий джемпер, модно побритая голова, и мягкая улыбка во всю харизму. Энергичный, обаятельный, молодой, моложе её лет на пять.

— Что вы врачу сказали?

— Что вы — важный свидетель.

— Почему не соучастник? Или, того хуже, главный подозреваемый? — Виктория была зла на всё мужское население планеты и поддерживать лёгкий разговор, балансирующий где-то на грани флирта, не желала.

— Вы же знаете что это за отделение? — прямо спросила она.

Капитан, мгновенно став серьёзным, неопределённо повёл рукой, что можно было расшифровать, как «да, приблизительно знаю».

— Вас не смущает, что я беременна? — продолжила свой допрос Виктория.

Нахально и многозначительно молчащий полицейский в штатском протянул руку и осторожно погладил её кисть, лежащую поверх одеяла. «Просто маньяк какой-то», — сделала выводы Вика, мгновенно, словно от огня, отдёрнув руку. Половцов не обиделся и не смутился:

— Давай уже переходить на ты, — предложил он, — не первый день знакомы, на прошлом каверзном деле в твоём заведении пуд не пуд, но полкило соли вместе съели, а сколько твоих чудесных пирожных я при расследовании схомячил.

То ли это была глупая шутка, то ли случайная оговорка, но Вика решила одёрнуть собеседника:

— У нас учреждение, образовательное учреждение, а заведение — это… хм… у мадам Жозефины, — и тут же добавила, явно напрашиваясь на комплимент, — Вам понравилось безе?!

Он кивнул. Она разулыбалась. И напряжение из разговора неожиданно ушло. Вот что делает вовремя вплетённая в беседу лесть, впрочем, почему сразу лесть — есть достоверно доказанный факт: Вика прекрасно готовит, в этом Половцов убедился лично.

— Я плохо умею на ты, профдеформация, — объяснила Виктория.

— Любую деформацию можно выправить. И зови меня Алексеем, можно просто Лёшей.

Вика изумлённо распахнула глаза. Что он говорит? Что там собрался выправлять? Как, извините, его называть? Просто Лёша?

— Вам не подходит, — резко заявила она, смутилась, потом исправилась, — тебе не подходит, — и задумчиво добавила — Моего деда по отцу звали Алекс, он был из поволжских немцев.

— Мой дед, кубанский казак, говорит: хоть чёртом зови, только хлебом корми, — добродушно согласился на Алекса капитан. Он немного смягчил дедово присловье, вообще-то речь там шла о водке, которой следовало поить того, кто согласен назваться чёртом.

Половцов любовался хрупкой женщиной и согласен был на любое имя.

Её русые волосы сегодня были заплетены в косу и эта причёска делала Викторию похожей на гимназистку, именно на гимназистку, а не на школьницу. Было в её лице, в манере держать себя что-то из позапрошлого века, такая девушка была нарисована в учебнике литературы, когда проходили то ли Пушкина, то ли Лермонтова: прямой пробор над высоким лбом, настороженный и смущённый взгляд, тонкая шея, узкие запястья, длинные нежные пальцы.

На безымянном белел след от обручального кольца, а кольца не было. Он отлично помнил, что ещё вчера она носила его, хотя для капитана полиции не было секретом, что отношения со своим гражданским мужем Виктория не регистрировала. Что-то случилось вчера вечером или сегодня утром, что-то такое, что выбило Вику из колеи привычной жизни, бросило на больничную койку и заставило снять кольцо с безымянного пальца. Он узнает, на то и полиция, чтобы выяснять обстоятельства произошедшего. Но женщине, которая ждёт ребёнка, остаться без опоры, очень страшно. Не каждая выдержит. А эта держалась, не рыдала, не жаловалась и даже улыбалась.

О мандариново-лимонном настроении

Две недели, оставшиеся до Нового года Вика пролежала в больнице, каждый день её навещали мама с Кристиной и — тяжёлый вздох — Половцов. И если с кровной роднёй всё было ясно и понятно, то с — ещё один душераздирающий вздох — Алексом царила полная неразбериха. Вика постоянно сбивалась с ты на Вы и обратно, краснела, ругала себя за глупое смущение. А незваному гостю неровное и нервное общение, похоже, нравилось. И такому ли незваному-нежданому? Вика не прогоняла его, не просила дежурящую на вахте санитарку не пускать к ней Половцова, не жаловалась врачу. Себе врать не стоило: она ждала его, внимание этого мужчины ей было лестно, но непонятно совершенно. Не то чтобы у Виктории была заниженная самооценка. Нет. Она знала, что красива, умна, умеет держать себя. Может быть, она даже слишком высоко себя ставила. Но, по её мнению, бравого капитана полиции должны были бы интересовать юные, лёгкие, весёлые, не обременённые детьми и мужьями девушки. Она Половцову совершенно не подходила. И он ей, совершенно…