Энн Риверс Сиддонс - Королевский дуб
— Тогда да поможет тебе Бог, сынок, потому что я больше ничего не могу сделать, — печально проговорил Клэй Дэбни.
— Я знаю, дядя. Знаю, что не можешь. Надеюсь, что Он на небесах может.
Том держал слово еще восемь дней. На восьмой день он отправился в леса вверх по Козьему ручью впервые после празднования дня рождения. На четвертой миле вверх по течению он обнаружил мертвую шестимесячную самку оленя, до такой степени обезображенную, что с трудом можно было узнать в ней белохвоста. Она лежала рядом со своей умирающей матерью. Старшая олениха была покрыта такими же открытыми язвами и вздувшимися опухолями, как и та, что мы видели далеким утром, когда я впервые обнаружила в Томе признаки безудержности.
Об этом рассказал мне Мартин Лонгстрит. Я не видела его все лето и думала, что, возможно, профессор находится в Греции, или Италии, или в каком-нибудь другом источнике классического насыщения. Но, придя в мой офис в конце рабочего дня и усевшись на единственный стул для посетителей, он сказал, что все лето оставался в колледже.
— Я хотела, чтобы ты пришел раньше, — отозвалась я. — Я думала, ты в отъезде.
Мартин улыбнулся. Он плохо выглядел: похудел, лицо, когда-то розовое и полное, теперь обвисло и стал виден второй подбородок, серебристая щетина инеем осыпала его щеки, как лед по кромке промытого оврага, глаза были усталыми, их окружали темные круги.
— Я хотел прийти, — ответил Мартин. — Но Том попросил оставить тебя в покое.
— Он рассказал тебе, что произошло?
Мой рот и горло пересохли.
— Насчет воды? Да. Он не говорил, что ты тоже видела ее. Но я понял это по твоему отсутствию.
— Да. И Хилари тоже видела. Надеюсь, ты не собираешься просить меня вернуться туда, Мартин? Надеюсь, ты понимаешь, почему я не в состоянии этого сделать?
— Да, я могу понять. И все же нет, не понимаю. Не думаю, что ты должна вернуться на Козий ручей до… того, как все так или иначе успокоится. Мне было бы тревожно, если бы ты вернулась до этого.
— Значит, ты все еще думаешь, что вода опасна?
— О, конечно, — воскликнул Мартин и рассказал мне о мертвых и умирающих оленях.
— Господи, — тихо произнесла я, думая о давнишней ужасной сцене на берегу ручья, о самке оленя, которую Том пристрелил. — О Том!.. Мартин, что он собирается делать?
Мартин широко усмехнулся. Сейчас он выглядел не так плохо, как за несколько минут до этого. В его усмешке сквозила мрачная радость.
— Он собирается организовать партизанскую кампанию против завода „Биг Сильвер".
И Том это сделал. На следующий день на главной улице Пэмбертона появились подростки и несколько возмущенных чернокожих из поселения с верховьев Козьего ручья. Они несли плакаты, на которых было написано: „Завод „Биг Сильвер" убивает вас". Когда начальник полиции Гарольд Тербиди и его помощники разогнали пикетчиков, те охотно признались, что их нанял Том Дэбни.
— Ну ладно, и не попадайтесь мне больше, — пробурчал Гарольд.
На следующий день появилась совершенно новая группа, несущая те же плакаты.
Когда начальник полиции предупредил Тома, что арестует следующую группу протестующих за незаконное сборище, Том нанял небольшой самолет „сессна" и летчика из Уэйкросса, который должен был летать каждый полдень над деловой частью города в течение следующих трех недель. Полотнище, которое тянулось за самолетом, гласило: „Завод „Биг Сильвер" убивает вас". Гарольд Тербиди не мог найти никакого закона, который бы запрещал незаконные сборища в небесах над Пэмбертоном, и поэтому ежедневный облет продолжался до тех пор, пока толпы глазеющих и тычащих пальцами в небо людей не начали редеть. Затем Том прикрепил те же плакаты на свой грузовичок и кружил по улицам деловой части города ежедневно во второй половине дня после занятий в колледже. Гарольд и это не мог запретить, и Том продолжал поездки, пока однажды на стоянке у колледжа кто-то не проткнул все камеры его грузовичка и не отделал салон чем-то вроде топора. Но Том не отказался от ведения кампании.
Он просто прибегнул к новой тактике. На газонах Муниципального совета, епископальной церкви, загородного клуба и Гостиницы появились чучела Френсиса Милликэна, различных правительственных чиновников и официальных лиц Страттон-Фурниеров. На каждом висел плакат: „Завод „Биг Сильвер" убивает вас". Никто не видел, когда они устанавливались, а когда Гарольд обратился к Тому с этим вопросом, тот ответил:
— Кто, я? Ты знаешь, что мой грузовичок выведен из строя. Почему бы тебе просто не арестовать их, Гарольд? В твоем заведении всегда было место для чучел.
Начальник полиции сделался багровым, а его помощник прикрыл усмешку рукой. Том оказался на волосок от ареста за оскорбление представителя власти. Но даже Гарольд не мог выискать оскорбления в этих мягких словах. Риз Кармоди тщательно консультировал Тома, и тот всегда на протяжении всей кампании оставался на самой грани допустимого городскими и окружными законами.
Помощник не умолчал о состоявшейся беседе, и история о бесстрашном аресте чучел Гарольдом Тербиди обошла весь Пэмбертон, который к этому времени был сосредоточен на войне между Томом и „Биг Сильвер". Очень многие были обеспокоены, а многие очень рассержены, я знала, что в городе образовалась группа, возглавляемая взбешенным Френсисом Милликэном и его преданным дружком Чипом Дэбни, которая активно подыскивала основания для ареста Тома. Но в те дни в городе звучал и смех, и я знала, ему сопутствовало восхищение и даже любовь. Том всегда занимал большое место в мыслях Пэмбертона. У многих сомнения по поводу завода не рассеялись, а только ушли в глубину. Шутовская война Тома вывела их на поверхность, они выскочили из глубины, как пробки. Том всегда имел союзников, просто эти люди не были слишком крикливы и не имели большой силы. И никто из них не был богат.
Таким образом, чучела с плакатами продолжали появляться с такой же быстротой, с какой Гарольд мог их убрать. Но к середине лета Том начал скользить во тьму. Смех затих, а вскоре и совсем умолк.
Том начал патрулировать пограничный забор завода в том месте, где тот проходил вдоль его владения, ночь за ночью до рассвета он бродил в странном костюме собственного изобретения. Наряд состоял из маскировочной охотничьей рубашки, охотничьих брюк, мокасин из шкуры оленя, черной повязки на руке и венка из листьев дуба. На плече всегда висел один из ивовых луков и колчан со стрелами, а у ноги болтался зловеще изогнутый охотничий нож, который обычно висел у камина в доме на Козьем ручье. Том подходил на расстояние нескольких дюймов к забору, но никогда не прикасался к нему. Однажды небольшой пеший патруль охраны с собаками столкнулся с ним лицом к лицу, люди остановились, уставившись друг на друга, затем Том мельком отдал честь и бесшумно двинулся в глубь леса. На его лице и груди, как потом говорили выведенные из равновесия охранники, были полосы и пятна, нанесенные чем-то очень похожим на свежую кровь. Эта история облетела Пэмбертон так же быстро, как и история с Гарольдом Тербиди, но на сей раз люди смотрели друг на друга с беспокойством. Они перестали бодро приветствовать Тома в тех редких случаях, когда он приезжал в город. А когда он появился после ночной встречи на границе двух владений, они просто пялили на него глаза. Том был изможденным и лохматым, щеки ввалились, глаза сверкали. Волосы он не стриг многие недели, теперь они падали на лоб и уши, борода закрывала весь подбородок и шею.
