Энн Риверс Сиддонс - Королевский дуб

Я невольно улыбнулась.

— Большое спасибо за заботу обо мне. Если верно, что ты говоришь, так это просто мой тип.

— Я думаю, он очень похож на Тома. — Тиш не улыбалась. — Не внешне, но в нем что-то есть. Какая-то правильность под внешней оболочкой, какая-то твердость, похожая на камень, под приветливостью. Я думаю, Том поверит этому человеку.

— А каковы его верительные грамоты? — поспешно спросила я, не желая задерживаться на Томе Дэбни. И мне не хотелось встречаться с этим рыжим незнакомцем, который напоминал Тиш нашего друга.

— О, самые превосходные. Он связан с каким-то институтом по исследованию воды. Этот институт славится по всей стране, как сказал Клэй. А еще Тим работает на техническом факультете в Обурне. Так вот этот институт первым предложил новый метод анализа грунтовых вод и водоносных пластов. В землю, содержащую водоносный пласт, вводится что-то, называемое „трейсер", и этот прибор показывает, что находится в воде и в каком количестве, а иногда — как этот элемент проник в воду. Я так думаю, что этот метод считается более точным, чем все самые лучшие, какие только сейчас есть.

— Что ж, пожелаем ему успеха, — решила я. — Надеюсь, с Божьей помощью он сможет прояснить это дело. То, что творится сейчас, — просто кошмар.

Тиш внимательно посмотрела на меня.

— Не говори мне, что ты считаешь, будто что-то на заводе действительно не в порядке.

Я не могла взглянуть на подругу. Перед моими глазами стояло скорее старое воспоминание, чем образ пылающей воды, воспоминание это было тусклым и неясным. Но я видела эту воду. Я видела… ведь так? Разве Хилари не была свидетельницей всего случившегося? Разве маленькая козочка не заболела, не билась в конвульсиях и не погибла у нас на глазах? Охватившее меня ощущение нереальности было густым и тяжелым, мне казалось, что я не смогу пробиться на свежий воздух.

— Не думаю, что Том лжет, — ответила я подруге.

— Конечно, нет, но он так же, как и все остальные люди, склонен к ошибкам, слишком буйной игре воображения и похмелью. А вся кутерьма началась наутро после празднования дня рождения. В такое утро, как ни в какое другое, могут появиться галлюцинации. Энди, я обещала не вмешиваться в происшедшее между вами, но, пожалуйста, скажи мне, говорил ли Том, что заставляет его предполагать, что завод заражает болото Биг Сильвер?

Мое ощущение нереальности было таким устойчивым, что я смогла посмотреть прямо в глаза Тиш и ответить:

— Он об этом не говорил ни слова.

Том в самом деле ничего не говорил. Ни тогда, когда он застрелил козочку, ни когда я выхватила мою визжащую дочь из мерцающей воды, ни когда я бросилась с ней в дом и вынесла ее обратно, закутанную в одеяло, и запихнула в „тойоту", ни тогда, когда я уезжала в разгорающееся утро прочь от Козьего ручья. Ни единого слова.

Тогда я оглянулась. Только один раз. И увидела лицо человека, соскальзывающего с края мира.

— Ни единого слова, — повторила я Тиш. — Но если он полагает, что в воде что-то есть, то я буду пить воду только из бутылок до тех пор, пока этот твой маг и волшебник не скажет мне, что с водой все в порядке. И ты должна поступать так же. Ты сама говорила, что Том не сумасшедший.

— Да, говорила. Кажется, именно ты думала, что он свихнулся. Именно ты отказываешься даже пойти к нему. А теперь ты заявляешь, что он, возможно, прав.

— О Тиш, оставь, очень прошу тебя, — к горлу опять начали подступать слезы, — я просто не могу сейчас заниматься этим.

— Прости, дорогая, — сокрушенно проговорила подруга. — Завтра все будет позади и все придет в норму, вот увидишь. Я сообщу тебе, что обнаружит инженер. Новости будут хорошими, я уверена.

Но на следующий день ни с чем не было покончено. Новости, полученные от Тима Форда, были хорошими, но кошмар продолжался. С благословения завода Тим Форд отправился на территорию предприятия и оставался там двадцать четыре часа. Он был один. Френсис Милликэн особо настаивал на этом. Охране приказали пропускать инженера куда он захочет. Тим взял джип, собаку, карты геологических изысканий департамента природных ресурсов штата Джорджия и приборы для полевого анализа. Он объехал все три сотни квадратных миль владения. Он взял пробы воды из каждого ручейка, бегущего с территории завода в реку Биг Сильвер и в Козий ручей. Он не пропустил ни одной речушки, ни одного шлюза, родничка, пруда или ручья. Он взял внутренние образцы из толщи песка в подземном озере Таскамбия. Он даже взял пробы из самой Биг Сильвер, хотя невозможно себе представить, что река была бы заражена, если ее притоки на территории завода оставались чистыми. Но Тим Форд ничего не нашел.

— Чисто, как дыхание ребенка, — объявил он Клэю Дэбни в тот вечер. — Или, по крайней мере, ниже уровней, какие правительство считает допустимыми. Ниже, чем на других недействующих участках с опасными отходами, которые мы исследовали, а мы за последние годы обработали большинство из них. Я был удивлен. Я побывал на большей площади завода, хоть и не инженер-ядерщик. Могу сказать, что некоторое оборудование держится чуть ли не на жевательной резинке и проволоке для обивки ящиков, а часть оборудования просто невозможно использовать. Скажу честно, я не стал бы работать в таком месте даже за миллион долларов в месяц. Но вода чиста. Я вернулся и вновь проверил анализы, после того как увидел заводские установки.

— Слава Богу, — просто и с глубоким чувством ответил Клэй Дэбни.

— Я тебе так и говорила, — сказала мне Тиш по телефону в тот же вечер.

— Не верю, — заявил Том, когда Клэй позвонил ему.

— Том, мы же договорились, — с тревогой возразил его дядя.

— Да, договорились, дядя Клэй, — ответил Том. — Но я видел ту воду, тех больных и мертвых животных, а три мои козы больны и сейчас. Я не верю, что вода не заражена.

— Тогда да поможет тебе Бог, сынок, потому что я больше ничего не могу сделать, — печально проговорил Клэй Дэбни.

— Я знаю, дядя. Знаю, что не можешь. Надеюсь, что Он на небесах может.

Том держал слово еще восемь дней. На восьмой день он отправился в леса вверх по Козьему ручью впервые после празднования дня рождения. На четвертой миле вверх по течению он обнаружил мертвую шестимесячную самку оленя, до такой степени обезображенную, что с трудом можно было узнать в ней белохвоста. Она лежала рядом со своей умирающей матерью. Старшая олениха была покрыта такими же открытыми язвами и вздувшимися опухолями, как и та, что мы видели далеким утром, когда я впервые обнаружила в Томе признаки безудержности.

Об этом рассказал мне Мартин Лонгстрит. Я не видела его все лето и думала, что, возможно, профессор находится в Греции, или Италии, или в каком-нибудь другом источнике классического насыщения. Но, придя в мой офис в конце рабочего дня и усевшись на единственный стул для посетителей, он сказал, что все лето оставался в колледже.