Холодная зима в Фэрбэнксе - Энни Янг
Самым сложным в Фэрбенксе для меня оказалось привыкнуть к его вечному холоду и снегу: белые улицы, белые дома, белые горные пики на горизонте. Куда ни глянь, все казалось белым, а единственным ярким пятном в моей новой жизни был бар Хантера. Вечно шумный и полный охотников, которые громко разговаривали и смеялись, много пили и шутили и казались сердцем Фэрбенкса. Недаром, как я узнала, этот город считался значимой точкой на карте охотничьих мест во всей Америке, а бар Хантера – излюбленным местом местных охотников и туристов.
Сам Хантер оказался неплохим парнем. Он работал наравне со своими сотрудниками, что не могло не вызывать уважения. И относился ко всем с одинаковым благодушием. Я практически ничего не знала о нем, потому что держалась особняком, но успела заметить, что его вечно хорошее настроение часто не более чем маска. Когда Хантер думал, что его никто не видит, улыбка сходила с его губ, а на лице проступали следы усталости и чего-то еще. Складывалось ощущение, что он слишком много на себя взял и не справляется с этим. Но как бы любопытно мне ни было, я решила не вмешиваться в его жизнь и не заводить никаких дружеских отношений с остальными. У меня была цель – заработать денег и записать демку. Все остальное не имело никакого значения. Фэрбенкс всего лишь мой перевалочный пункт, и я прекрасно осознавала: чем быстрее я накоплю денег, тем быстрее смогу вернуться в Нью-Йорк. Но больше всего мою новую жизнь омрачала невозможность играть. Я смотрела на гитару, которая так и стояла возле стула на сцене, и никак не могла решиться попросить разрешения на ней поиграть. Уместно ли это вообще? Никто не брал ее, никто не выступал на сцене. Создавалось ощущение, что и гитара, и одиноко стоящий барный стул не более чем декорации.
Однажды вечером я не вытерпела:
– Почему никто не выступает? – спросила я у Лав, кивая на сцену. – Гитара же есть.
– Никто не умеет, – невозмутимо пожала она плечами, не отрываясь от коктейля, который смешивала. – А что, ты хочешь нам что-то спеть?
В интонациях Лав проскользнула насмешка, и я поморщилась. Общаться с ней было сложно – в один день Лав могла вести себя приветливо, а в другой превратиться в невыносимую стерву. Сегодня она была не в духе, и я пожалела, что начала этот разговор.
– Мне просто стало интересно, – отмахнулась я. – Гитара стоит, но никто не играет. Или… – меня осенила догадка, и я поспешила ее подтвердить, – это гитара Хантера? Он играет?
Не знаю почему, но мысль, что гитара может принадлежать ему, оказалась волнующей, но Лав быстро спустила меня с небес на землю.
– Нет. Хантер никогда не занимался этой ерундой. У него есть более важные дела, чем бренчать на струнах. Ты же видишь, сколько народу в баре каждый вечер.
Лав презрительно скривилась, а я едва не закатила глаза. В этом и заключалась проблема нетворческих людей – они думали, что мы занимаемся ерундой. Никто не задумывался над тем, что эта «ерунда» помогает скрашивать вечера в баре, а вдобавок приносит неплохие деньги. Ведь очередь у музыкального автомата говорила сама за себя. Стоило туристам выпить, как они тут же принимались остервенело заказывать песни, не забывая пополнять автомат мелочью.
– Я просто подумала…
– Что он из тех романтичных парней, которые садятся на высокие стулья в своих клетчатых рубашках и выводят слегка хриплым голосом песни о любви?
Лав была неисправима. Желание говорить с ней пропало окончательно, и я пожалела, что вообще затеяла этот разговор.
– Нет, – ощетинилась я. – Я увидела гитару и подумала, что у нее должен быть владелец. А Хантер тут вообще ни при чем.
Недоверчиво выгнув бровь, Лав посмотрела на меня взглядом, который почти кричал, что она мне не верит, но мне было плевать. Я и правда не думала о Хантере и уж тем более не думала о нем в романтическом смысле. Пусть он хорош собой и приятен в общении – отношения не вписывались в мой жизненный план.
– Знаешь, – усмехнулась Лав через минуту. – Хантер не из тех, кто строит отношения. Запомни это.
– Не понимаю, с чего ты решила, что он вообще мне интересен. Меня волнуют только деньги, и именно из-за них вот уже вторую лишнюю смену я вынуждена проводить с тобой.
Словно не услышав мои слова, Лав продолжала испепелять меня взглядом, а затем медленно произнесла:
– Не питай напрасных иллюзий, Кортни.
Проигнорировав ее выпад, я молча отошла от стойки, чтобы принять заказ у новых посетителей, и постаралась скрыть раздражение, которое вызвал во мне этот разговор. Может, Лав ревновала Хантера, а может, в ее неприязни крылась какая-то другая причина, но разбираться в этом у меня не было никакого желания. Меня не интересовал Хантер и его отношения с противоположным полом, а значит, и думать о разговоре с Лав не имело смыла. Я подошла к столику и принялась записывать заказ, когда мне словно обожгло спину. Нехотя обернувшись, я встретилась взглядом с Хантером, который стоял в дверях подсобки, и почувствовала неловкость. Складывалось ощущение, что он слышал наш разговор с Лав, а теперь с задумчивым видом рассматривал меня. Надеюсь, мои слова его не обидели, хотя, если верить Лав, он не строил отношений, так что, наоборот, должен был радоваться отсутствию интереса с моей стороны.
На следующее утро я пришла открывать бар, но обнаружила, что Хантер уже сделал это. Он, что-то тихо напевая, варил кофе и даже не обернулся, когда колокольчик на двери возвестил о моем приходе.
– Привет, – снимая куртку, крикнула я. – Ты что-то рано сегодня.
– Не спалось.
Хантер так и не обернулся, но его спина выдавала напряжение, и это мне не понравилось. Он мог решить, что больше не нуждается в моих услугах. Людей в баре постепенно становилось меньше, сезон охоты заканчивался, и, вероятно, я была уже не нужна.
– Все в порядке? – спросила я, подходя к барной стойке. – Ты выглядишь напряженным.
Хантер медленно развернулся и задумчиво прикусил губу, глядя на меня, а я от его взгляда занервничала еще больше. Что, если он обиделся на мои вчерашние слова? Может, он хотел приударить за мной, а я недвусмысленно сообщила Лав, что не заинтересована в этом? Меня бросило в жар. Хантер не производил впечатления парня, способного потребовать от меня благодарности за работу, но я знала его
