Джеймс Джонс - Не страшись урагана любви
Рене пожал плечами.
— Ета просто идея.
Лаки шаловливо пожала плечами.
— Ну, у меня есть кое-что, чего хочет Рон. Нечто, в чем он нуждается. И я, черт подери, точно знаю, что у Бонхэма ничего такого нет.
Все рассмеялись, Теперь и блондинка-француженка, несмотря на свою природную холодность, начала принимать Лаки. Нет, вовсе не долг был причиной их ссоры (хотя у него и впрямь не было таких денег, чтобы делиться), неприятности возникли следующим вечером, и их вызвали такие нелепые вещи, думал он позднее, и она тоже думала, что вся эта сцена была абсолютно глупой.
Но до того, как это произошло вечером, утром Грант и Рене повстречались с Бонхэмом.
Телеграмма Гранта ушла, и в ответ на нее деньги должны были перевести телеграфом на следующий день, к тому времени, когда в отеле появился Бонхэм. Море еще волновалось, хотя шторм и спадал, но они все равно не пыряли. Рене взял быка за рога, как только велел Сэму подать выпить.
— Как ета все делается, ета ваш компания?
Бонхэм объяснил.
— Ета Файнер, у он два процент, да? И он займ, ета за компания? Или за сам шхуна?
— В счет компании. Но, конечно, шхуна принадлежит компании.
— О, шери, канешна. Но шхуна чистый, не? Бон! Не хочу кибиц, не лезть в чужое дело. Но я юриста, защитника Ронни, ай? Хокей? Хокей! Чиво он хотит, ета, он хотит под заклад сама шхуна. Не компаний, а? Хокей?
Бонхэм потер подбородок, почесал щеку.
— Да. Да, о'кей. Если вы хотите. Но я не понимаю, что…
Рене выбросил вверх руку.
— Моя пояснит. Если компания распадай, шхуна продавай, так? Когда шхуна продавай, деньги идут компания, а? А компания распадай, платить долги нада, так?
Бонхэм все это время кивал.
— Так.
— Хокей. Чиво Ронни…
— Но мы же не считаем, что компания распадется, — ухмыльнулся Бонхэм.
— Канешна нет. Возможность. Ета должна быть кошер, чистая еда. Хокей? Хокей, чиво Ронни хотит, первая закладная под шхуна, не компания, и продать шхуна — платить Ронни сорок пять сотен до платить долги компания.
— А, понимаю! — наконец сказал Бонхэм. Вид у него был слегка удивленный. — Конечно. О'кей. Тогда так и сделаем.
Рене кивнул головой.
— Ун момент ожидать. Надо голосовать за такой решений, не? Другия будет голосовать, как вы?
— Нет, — немедленно откликнулся Бонхэм. — Нет, не обязательно. Как президент и капитан я юридически могу подписывать за компанию.
Рене живо кивнул.
— Хокей. Моя иметь свой юрист, — он хохотнул, — мой настоящий юрист, пусть так бы он. Понимать? Ета реальная путь гарантий долга Ронни.
— Конечно, теперь я понимаю, — сказал Бонхэм. — По мне — ладно. Иначе я и не хотел бы. И скажите ему, — сказал он Рене, кивнув в сторону Гранта, — что у него все равно десять процентов. Вчера он не знал, хочет ли он их принять.
Рене двинул головой.
— Ваша дела, двое. Ета другой.
Бонхэм кивнул и повернулся к Гранту.
— Как я говорил тебе, когда мы были на Гранд-Бэнк, как у члена фирмы, у тебя бесплатный отпуск раз или два в году, или почти бесплатно.
— О, ладно, хорошо, хорошо, — неожиданно смутившись, сказал Грант. — Просто я не хотел тебя подталкивать. В этом. — Он восхищался точностью и быстротой Рене, по его смущало, что говорят о нем, как о постороннем, как будто он не хочет или не может заплатить.
— Ну, можешь считать себя партнером с десятью процентами, — сказал Бонхэм. Ухмыляясь, он встал и пожал обоим руки. Затем он остановился. — Э… слушай, Рон. Я сам немного работаю, пока я здесь. Чтоб оплатить расходы. У одной нефтекомпании здесь в гавани подводный бензопровод. Вчера я его осмотрел, как всегда, когда здесь бываю. Ну, одна трубка прохудилась, так что завтра я буду менять ее. Не хочешь пойти со мной? Я нанял небольшой катер. Мы все могли бы захватить еду, выпивку и организовать пикник на море. Ты бы мог взять Лаки и Дуга с девушкой, — кивнул он. — И Рене с Лизой. И Гройнтона, если он захочет.
— Да, я бы очень хотел, — услышал Грант свои слова. — Я поговорю с остальными.
— Это настоящая подводная работа, — ухмыльнулся Бонхэм.
— Конечно, — ответил Грант. — Прекрасно. — Ну, а зачем он теперь это сказал? Ему захотелось рукой прихлопнуть свой рот. Он не хотел работать с Бонхэмом под водой. В данный момент ему плевать вообще, если он вообще не будет нырять, в любом виде. Чего он хотел, так это прямо сейчас бросить плавание. Кроме работы с бронзовыми пушками, это ему хотелось сделать. Он подумал о ночном кошмаре. И вспомнил о другой их совместной работе, когда они извлекали тела и разбитую машину. Но должен был заставить себя продолжать и сказать: да. — Но как с погодой? — зашел он с другого конца.
— В этой гавани погода никогда не мешает, — улыбнулся Бонхэм. Он оглянулся на море. — А чтобы идти с Джимом, завтра будет слишком свежо. И завтра будет солнце.
— Там глубоко? — спросил Грант.
— А, всего десять-двенадцать футов, может, пятнадцать. Ничего волнующего. Но интересно посмотреть их оборудование. И ты никогда не видел подводной сварки. Я помогал ставить эти трубы.
— Ну, конечно, пойду, — сказал Грант. Черт подери, не может же он нарваться на беду или опасность на глубине всего пятнадцать футов, не так ли? Но случилось так, что он все равно попал в крайне неприятное положение, и это было самое худшее, с чем он вообще сталкивался под водой. Но до этого происшествия он попал в другую переделку, домашнюю, которая произошла вечером того же дня. Кто мог знать. Или знал?
Он думал, когда на следующий день лежал на дне, опутанный потерянной кем-то рыбачьей сетью, что это — беда — никогда не приходит одна.
Вечер накануне принес самую худшую ссору, самое горькое чувство, которое когда-либо бывало у него и у Лаки. И все по его вине, это правда. Почему он не сумел справиться с проклятой ревностью? И в то же время он очень скоро сообразил, что вызвал такой мощный ответ, реакцию Лаки, совершенно несоразмерную с породившей ее причиной. Это нужно было обдумать.
Он не очень много размышлял над всем этим, когда лежал в сети, нужно было подумать и о многом другом. Но он раздумывал над этим все то время, когда они готовились к пикнику, когда плыли на маленьком катере, арендованном Бонхэмом. Они ушли под воду уже после двух часов дня, и все это время Лаки едва разговаривала с ним, она лишь соблюдала в присутствии посторонних формальную вежливость.
И причиной опять-таки стал этот сучий сын Жак Эдгар, ее бывший приятель. Бывший любовник.
Все они сидели и ужинали, второй вечер без Бонхэма — Рене и Лиза, Дуг и Франсуаза, Грант и Лаки, — когда в отеле появился бывший приятель с друзьями. Он остановился в дверях, довольно далеко от их стола, улыбнулся и помахал рукой. Он сделал два шага в их сторону и вежливо сказал, улыбнувшись: «Привет всем!» — затем поднял руку, кивнул и вернулся к своим друзьям — все, как в Европе, где никогда не мешают обедающим. Это взбесило Гранта, манерная учтивость выводила его из себя, а это великодушное «Всем!» — снобистское и фальшиво великосветское — он собезьянничал у чертовых англичан, и казалось, оно было адресовано непосредственно ему, что больше всего и разозлило Гранта. Он медленно закипал. Лаки ничего не сделала, просто улыбнулась, помахала рукой и откликнулась, но тлеющий пожар в душе Гранта разгорелся еще больше. Наконец, уже за кофе, он отомстил.
