Марш-бросок к алтарю - Елена Ивановна Логунова
— Не буду, — слегка удивленно согласилась Лариска. — Короче, мы договорились? Отлично! Жду вас с оператором не позднее половины двенадцатого в ресторане «Старая крепость» на парковом острове. И не опаздывайте! К полудню гости подтянутся.
— Есть, — сказала я.
Выключила мобильник и посмотрела на часы: девять двадцать. На поиски, уговоры и доставку Ларе оператора осталось два часа.
— Ничего! Нет таких крепостей, которые не брали бы большевики! — произнес мой внутренний голос с бодрыми интонациями папули-полковника.
С учетом того, что большевики брали свои крепости бесплатно, а мне за этот подвиг обещали немного денег, я полагала, что тем более не оплошаю, и не ошиблась. Хотя поначалу дело у меня пошло неважно.
— Нет у меня свободных операторов, даже для тебя! — заявил Максим Смеловский, которому я позвонила, едва умывшись. — Две съемочных группы на выезде за городом, а третья хвостом ходит за прокурором, ожидая, пока он сделает заявление по поводу вчерашнего убийства депутата.
— А четвертый оператор? — я продемонстрировала хорошее знание телевизионной жизни. — У тебя же всегда есть дежурный за камерой в студии?
— Я такого дежурного врагу не пожелаю! — сердито сказал Макс. — В Голливуд бы его заслать, чтобы развалил к чертовой бабушке всю фабрику грез, чучело рыжее, баран косорукий!
— Это кто? — заинтересовалась я.
Воображение тут же нарисовало зловредного мериноса с морковного цвета руном и кривыми, как турецкие сабли, ногами. Небось на австралийской ферме Трошкиной такого экземпляра не видывали!
— Да Гусочкин, кто ж еще!
— А-а-а! — с пониманием протянула я.
Про Даню Гусочкина я уже много слышала. Он работал у Смеловского на ТВ с полгода и за это время стал студийной легендой. Точнее сказать — студийным ужастиком.
Даня Гусочкин являл собой яркую иллюстрацию выражения «Как обманчива бывает природа!» У Дани Гусочкина была трогательная внешность малолетнего сына полка. Пухлые щеки с ямочками, прозрачные голубые глаза и розовые губы, неизменно сложенные в кроткую улыбку, пробуждали могучий материнский инстинкт во всех без исключения женщинах и даже в некоторых мужчинах. Чисто вымытая тонкая шея держала круглую голову, покрытую густым абрикосовым пухом, и еще ни один острослов не придумал для Гусочкина лучшего прозвища, чем Одуванчик. Это имя ему подходило идеально: одуванчик, как известно, на редкость вредный сорняк.
Даня Гусочкин был самым настоящим вредителем. Не нарочно, без всякого злого умысла он ломал и портил все, к чему прикасался. Бытовая техника выходила из строя при одном приближении к ней Дани-Одуванчика: электрические приборы взволнованно искрили и прощально дымили, а механические устройства вызывающе ломались, негодующе плюясь мелкими металлическими деталями и пластмассовым крошевом. Телефоны отключались без предупреждения. Выхлопные трубы автомобилей стреляли без объявления войны. Самые надежные компьютеры зависали и крайне удачно прикидывались тупыми древесными пнями. Микроволновая печь, в которой Даня однажды попытался разогреть свой обед, покончила жизнь самоубийством. В помещениях, где Гусочкин задерживался сверх необходимости, перегорали лампочки и заклинивали дверные замки. Шествие Дани Гусочкина по жизни сопровождалось чередой мелких бытовых катастроф.
Единственным устройством, обладающим непробиваемым иммунитетом, по неведомым причинам оказалась видеокамера, которую Дане доверил подержать на новогоднем празднике оператор, внезапно почувствовавший спазмы в желудке. В толпе зловредных подростков, издевательски ряженых мирными сказочными персонажами, некостюмированный Ваня-Одуванчик выглядел наиболее достойным доверия. Оператор ничего не знал о великих деструктивных способностях Гусочкина, а вот одноклассники и учителя были в курсе.
В момент перехода видеокамеры из рук в руки в актовом зале повисла напряженная тишина: сочувственно завис музыкальный центр, один из усилителей покачнулся и упал в обморок. Не выдержав томительного напряжения, на стальной рампе под потолком взорвался светильник. Бывший баскетбольный мяч, путем тщательного оклеивания его кусочками зеркала превращенный в дискотечную светомузыку, малодушно сорвался с тросика и со свистом ухнул вниз. Брызнули в разные стороны зеркальные осколки, с визгом бросились врассыпную белочки и зайчики, грохнулась на пол обрушенная елка, матерно заревел придавленный праздничным деревом Дед Мороз, грамотно начал эвакуацию новогодней живности нетрезвый физрук...
Все смешалось в школьном актовом зале, не приспособленном для столь энергичных массовых актов, и только Даня Гусочкин стоял в эпицентре катастрофы одиноко и гордо, как аравийская пальма в соплеменной ей пустыне. Что самое удивительное, видеокамера в его руках продолжала работать и добросовестно зафиксировала весь новогодний бедлам! Впоследствии все зрители сошлись на том, что более смешного и динамичного фильма не снимал даже Эльдар Рязанов в свои лучшие годы.
Даня Гусочкин решил, что это знак свыше, и по окончании средней школы устроился в городскую телекомпанию на низкооплачиваемую работу типа «убери-подай-принеси». Уборщик, подавальщик и носильщик из него был аховый, и после случившейся в первый же день совокупной поломки полотера, дырокола и степплера Даню не выгнали лишь потому, что он успел укрыться от гнева начальства в студии прямого эфира, где сначала обрушил штатив, а потом поймал и ловко использовал по прямому назначению стоявшую на нем видеокамеру. Крупные планы гостей программы, взятых в необычном ракурсе «с колена из-под стола», оказались такими интересными, что режиссер, большой любитель творческих экспериментов, разрешил Гусочкину остаться в студии. Там Даня и свил себе гнездо, которое старался лишний раз не покидать, ибо каждый его выход на простор телекомпании по разрушительному воздействию был сопоставим с налетом вражеской авиации.
Я прикинула: мы с Котовой договорились, что я найду и привезу ей оператора. Обеспечивать технику безопасности при проведении видеосъемки я не подряжалась. Снимать Гусочкин умеет, до ресторана я уж как-нибудь его доставлю без фатальных катаклизмов, а остальное не моя забота. Кто не оформил страховку от несчастного случая, пусть пеняет на себя.
— Так я возьму у тебя Данила на полдня? — приняв решение, спросила я Макса.
— Напрокат? А чем расплатишься? — оживился мой вечный поклонник.
— Ну уж не деньгами! — честно сказала я, вспомнив, какую скромную сумму обещала мне за срочный рекрутинг прижимистая Лариска. — Заботой могу отплатить, вниманием. Вот сломаешь ты, к примеру, ногу или с ангиной сляжешь, а я тут как тут — с цветами и апельсинами у постели больного.
— Про постель интересно, но сценарий надо подработать, — хмыкнул Смеловский. — Ладно, чего не сделаешь для прекрасной дамы! Бери Гусочкина хоть на весь день, у нас нынче студийных съемок не намечается. Только, чур, заберешь его лично и по компании поведешь сама!
— В смирительной рубашке, на поводке и в наморднике? — съязвила я, расценив невысказанные страхи Макса как комические.
— Отличная мысль! — в тон одобрил он. — А сама надень костюм высшей защиты, не помешает!
Максим Смеловский —
