Заводь: Вековуха (СИ) - Алешкина Ольга

- Тонька! - окликнул ее Мирон, которого мне было не видать отсюда. - Вот дурья баба! Ты почто заявилась?

- Жив еще, старый хрыч, - ответила она ему весело и уперла руки в бока. Голос ее, оказался задорным и свободным. Такая не будет мямлить, как я. Тонька неспешно пошла, в сторону Мирона, на ходу крича ему: - Антип где?

- Был, да весь вышел, - ответил ей он.

- Ну и трепло ты, Мирон.

- За своим языком следи, чертовка! - миролюбиво прикрикнул он.

Чтобы разглядеть, я свешивалась так, что норовила упасть в любую минуту. Я видела, как из шалаша вышел Антип и направился в ее сторону. Она заметила его: красивым небрежным жестом поправила волосы и ждала, когда он приблизится. Но он, не дойдя до нее нескольких шагов, кивнул ей головой, зазывая, и пошел в сторону от землянок. Ступив в лес, на несколько минут скрывшись за деревьями, он вскоре явился моему взору, словно нарочно, встав неподалеку.

- Зачем приехала, Антонина? - сурово спросил он, как только поровнялась прибывшая.

- Антип, люб ты мне, - протяжно ответила она и провела ладонью по его лицу, губам. - Истосковалась я вся. - Он взял ее руку за запястье и опустил вниз. Тонька привалилась спиной к дереву, заведя свои руки за спину и зазывно улыбнулась: - Или не рад видеть?

- Не глупи, я тут не развлекаюсь.

- Так стало быть, рад, - сказала она довольно. Грудь ее торчала наполовину, из развязанной рубахи и чуть поднималась, при каждом ее вздохе. Антип оперся рукой на ствол, выше ее головы, и сказал ей в прямо в лицо:

- Поезжай домой, Антонина.

- Как же, Антип, так сразу, я ж с зимы тебя не видела, соскучилась, - она потянула к нему руки, взяв за лицо и принялась покрывать его поцелуями, нашептывая: «Мой, мой, мой».

- Тоня! Антонина, - отстранил он ее, взяв за руки. - Остынь, говорю. Не место тут.

- Да не уж то, прям так и отправишь?! - воскликнула она, повысив голос. А потом принялась притягивать его руки и класть себе на груди, шепча: - Я такой путь проделала, увидеть тебя, ощутить... - Он не позволил своим рукам сжимать и трогать ее грудь, выдернул их и сказал отрешенно:

- Зря приехала. Больше не смей сюда появляться. Едем, провожу пол пути, - пошел он, тянув ее за собой. Она послушно шла и твердила:

- Обещай, обещай, что навестишь меня вскоре.

Что он ответил ей, я не услышала, да и не поняла ответил ли. У меня еще долго в ушах стоял ее шепот: «Мой, мой.», словно вода, в загороженном по весне ручье, набираясь, заполняя и накапливаясь. А когда они вскочили на коней и поехали; статные, красивые, я смотрела вслед и утирала катившиеся по щекам слезы. Долго еще просидела на дереве, пока не услышала, как Мирон кричит меня по имени, потерявши.

Немного обождав, чтобы не выдать свое тайное место, я спустилась и вышла к нему, а он всматривался в мое лицо, пытаясь разгадать заметила ли я гостью. Потом начал расспрос: где я была, что делала. Я думала, что ответить. Как лучше? Расспросить, причиняя новую боль, сильнее, тянущее, или постараться забыть, словно ничего не видела.

- Ходила недалече, смотрела ягоды пошли ли, - все же ответила я, а спросить и после смогу...

***

Когда спать улеглись, Антип еще не воротился. Мирон вскоре принялся посапывать, а я лежала, вглядываясь в темноту и слушала. Ждала и торопила время, боясь, что не воротится. Потом заставляла себя заснуть, чтобы не знать час возврата, опасаясь, что он будет слишком поздним. Ожидание не давало находиться на месте, сердце, бившее бешеным стуком, гнало наружу - посмотреть, узнать, вдруг что увижу. Одевшись, я выскочила и получила награду. Топот копыт. Все отчетливее раздавался в ночи, внятнее, разрезая тишину. Сердце замерло, и тут же застучало вновь, стоило его фигуре, тенью, показаться.

- Сватанная, ты чего тут? - удивленно спросил он, завидев меня.

- Услышала вот..., - не нашла я другого ответа.

- Пожрать чего-нибудь принеси, - попросил он.

Я кинулась в землянку, собрать поесть, на ходу подмечая, что голоден. Может и проводил только, не доехал, покормила бы мужика то... Когда я вышла с краюхой хлеба и плошкой каши, он уже распряг лошадь.

- На стол поставь, да спать беги, завтра заберешь, - обронил он мне, стоявшей у него за спиной, не поворачиваясь.

Сделала, как он велел, и ушла. Заснуть получилось только на заре. Стоило Мирону зашевелиться, слезая с печи, как я тут же проснулась, вроде и не спала совсем. Почти весь день прошел в трудах. Кроме ежедневных забот о пропитании, нашлись и другие дела. Дядька сказал, что мужики через два дня, на заре, отчалят и не будет их почти неделю, без малого. Подготовили им чистые рубахи, стопили баню, хотя многие бегали в реку ежедневно. Вечером завели опару, назавтра хлеба в дорогу напечь.

Стоило только приблизиться ночи, как мысли о том, что Антип вернется не скоро, нагоняли тоску и смятение. А еще не к месту вспомнила Тоньку, которая итак не шла из головы, хоть и гнала ее образ, но безуспешно. Красивая, смелая, познавшая близость мужчин женщина, вызывала зависть, но признаться в этом, даже себе, было тошно. Я снова долго вертелась, пытаясь уснуть, но чем больше думала, тем сильнее меня охватывало волнение. Дрожь, бившая меня, была сродни той, что бывала и раньше, при встречах со Степой, особенная, охватывающая. Я еще немного помаялась и в самом деле решилась. Вот прямо сейчас и пойду. Я одела красивую, расшитую рубаху, купленную Мироном, и ни разу так и не одеванную. Тихо выскользнула, боясь разбудить дядьку, и прислушалась... Тишина.

Едва различая тропинку под ногами, я пробиралась к шалашу Антипа, стараясь не наводить шума. Стоило только подойти, как решимости враз поубавилось. Я замерла у самого входа, где вместо двери служило холщовое сукно. Судорожно занесла руку ко лбу, чтобы перекрестить себя, мигом опомнившись. Пожалуй, бог в таких делах не помощник. Прикрыв глаза на мгновение, вздохнула глубоко, тут же спустив воздух, приоткрыла завесу и, нагнувшись, ступила внутрь шалаша. Пока не передумала. В самой верхней точке крыши, из веток, по центру, мне можно было стоять в полный рост. Я вошла и встала, а Антип тут же проснулся, открыв глаза, и присел, тряхнув головой.

- Санька, случилось чего? - с беспокойством спросил он.

- Нет, - шепотом ответила я и принялась развязывать рубаху, трясущимися от боязни и волнения руками. Отчаянно трусила, но была полна решимости.

- Ты чего удумала? - дивился он, тут же прикрикнув: - А ну брысь, отсюдова. - Я замерла на месте, уставившись жалобно, и сотрясаясь всем телом, а он повторил громче: - Брысь, кому говорю!

Я развернулась и выскочила, побежав, уже не таясь. Забежала в землянку, забралась на лежанку и укрылась с головой. Глупая, глупая, на что я надеялась. Тонька она вон какая, вся ладная, пышная. Да я для него пустое место, так было и будет.

На следующий день я старалась не попадаться ему на глаза, да и без надобности из землянки не выходила, лишний раз. Стыд, охвативший меня с рассветом, заставлял прятать взгляд даже от Мирона. Мне казалось, что вся округа знает, что я задумала этой ночью и чего не случилось по вине, или благодаря, Антипу. Ночью на смену стыду явились тоска и горечь, от того, что на заре простимся на целую неделю. Да и где же... простимся! Это я, мысленно буду его обнимать, крестить, а он даже не взглянет, слова не скажет - просто уедет.

Так и случилось. Я выскочила вместе с Мироном их провожать. Проводы вышли недолгими, да не было их совсем. Дядька помог запрячь Веснушку, мужики погрузили приготовленную в дорогу еду, да различные нужды, по своим делам. Я, все это время, стояла в стороне, не мешаясь. Мужики расселись в телегу, Антип вскочил на своего Буяна, и уехали. Без лишних слов.

Стоило им скрыться, за ближайшими деревьями, как меня охватила тревога. Странное дело, они уезжали уже много раз и никогда подобного не бывало. Испуг и опасение, предчувствие неприятностей, завладели мной полностью, что я первый раз полезла к Мирону с расспросами.