Разрушенные - Кристи Бромберг
Стою и смотрю на них, душа болит от того, что я самый счастливый сукин сын на Земле. Я побывал в аду и вернулся, но это стоило каждой гребаной секунды того, что я сейчас чувствую… чувства, которые больше не такие чертовски чужие.
Без которых я не могу жить.
Хихиканье прекращается, из-под темных ресниц на меня смотрит пара зеленых глаз, веснушчатый носик, обсыпанный мукой, наморщен, а губы кривятся в ухмылке. Он глядит на меня, прикидывая, расстроюсь ли я из-за беспорядка, в котором он, очевидно, сыграл свою роль.
Потом ко мне устремляется взгляд фиалковых глаз, мягкая улыбка любимых губ направлена на меня. Молча удивляюсь, как сильно эта простая улыбка заводит меня каждый чертов раз, независимо от того, сколько прошло лет. Мне хочется одновременно заключить ее в объятия, поделиться всеми своими секретами и оттрахать до потери сознания.
Сила ее магии вуду по-прежнему действует во всю гребаную мощь.
И, будь я проклят, если бы мне хотелось, чтобы было по-другому.
Борюсь с улыбкой, расплывающейся по губам, потому что, когда дело доходит до него, я становлюсь самой большой чертовой тряпкой — факт, который я регулярно отрицаю — и пытаюсь выглядеть сурово.
— Что здесь происходит? — спрашиваю я, входя в комнату, в то время как Райли хлопает себя по рукам, и шлейф муки взлетает в воздух, окутывая ее словно облаком пыли, заставляя их взорваться очередным приступом хихиканья.
Подхожу к ним, мои босые ноги в муке, и присаживаюсь на корточки рядом. Мои глаза бегают от одной к другому, прежде чем я протягиваю руку и ставлю пальцем точку из муки на его нос.
— Похоже, вы, ребята, устроили настоящий бардак, — говорю я, пытаясь исполнить роль дисциплинированного человека, но безуспешно.
— Ну, спасибо, Капитан Очевидность! — хихикает он, голос полон сарказма.
— Эйс Томас! — выговаривает Рай нашему сыну, но его слова уже сбили меня с ног.
Смотрю на него, изучая его лицо снова и снова, как чертову дорожную карту, чтобы понять, есть ли у него хоть какие-то догадки, хотя бы слабое представление о том, что он только что сказал мне, но в ответ не получаю ничего, кроме озорных зеленых глаз и душераздирающей улыбки. Точная копия меня.
— Эй!
Сексуально хриплый голос отвлекает меня от мелькающих образов пластмассовых вертолетов, пластырей с супергероями, намотанных на указательный палец, и хлопающего звука. Воспоминания, которые я на самом деле не припоминаю, но они кажутся ясными, как гребаный день. Мотаю головой и пытаюсь избавиться от беспорядочных мыслей, прежде чем взглянуть на нее.
— Да?
— Ты в порядке? — она протягивает руку, касается моей щеки, и смотрит на меня.
А потом он начинает хихикать, прерывая мысли, держащие меня в заложниках. Он указывает на муку, которая теперь покрывает мою щеку.
— Что? — рычу я чудовищным голосом, заставляя почти шестилетнего ребенка визжать, как маленькую девочку, когда мои пальцы тянутся к нему, чтобы его пощекотать.
— Ты теперь тоже мучное чудовище! — говорит он между приступами смеха, пытаясь от меня увернуться.
Наш праздник щекотки длится еще несколько секунд, я позволяю ему убежать, преследую, а затем обнимаю. И он еще немного брыкается, прежде чем я чувствую, как его руки обвиваются вокруг моей шеи и крепко обнимают.
Эти крошечные ручки наносят самый большой удар, потому что они держат в своих руках все, чем я являюсь. Останавливаюсь, вдыхая его — запах маленького мальчика, муки, смешанный с легким ванильным ароматом Рай — и закрываю глаза.
Думаю, так легли карты.
Чтоб меня.
Он меня спас.
Тогда. И сейчас…
Как сделала и его мама.
Чувствую на спине ее руку, касание губ к плечу, открываю глаза, смотрю на нее — весь мой гребаный алфавит — и улыбаюсь.
— Думаю, нашему мучному монстру нужно принять ванну перед ужином, — говорит она.
— Нет. — Тянусь, чтобы взъерошить ему волосы, мука снова взлетает облаком. — Ничто так не смоет муку лучше, чем прыжок бомбочкой в бассейн, верно, Эйс?
Он кричит «Ура!» и дает мне пять, прежде чем на полной скорости выбежать из кухни. Смотрю, как он бежит и прыгает в бассейн, Зандер вскрикивает, будучи весь обрызганным.
— Он обвел тебя вокруг своего маленького пальчика, — говорит она, подходя к раковине, чтобы смыть муку с рук.
— А тебя нет? — спрашиваю я, качая головой, подходя к ней сзади и, обняв за талию, притягиваю к себе. И будь я проклят, если ее задница, прижатая к моему члену, не заставляет меня жаждать взять ее, перекинуть через плечо и утащить наверх прямо сейчас.
Прижимаюсь поцелуем к заветному местечку у нее на шее, и даже спустя столько времени ее тело мгновенно мне отвечает. На ее обнаженной коже появляются мурашки, дыхание становится прерывистым, и гребаный вздох, который заводит меня, словно ее руки обхватывают мой член, слетает с ее губ. И если бы у меня не случился стояк от ее красивого тела, ее отзывчивость делает это без гребаных колебаний.
Это и то, как сильно она меня любит, такого, каким я есть.
Как, черт возьми, мне так повезло?
Качаю головой, когда все, что случилось в моей жизни, вспыхивает в моей голове. Усмехаюсь событиям, ударившим по мне сильнее всего — больше всего имевшим значение — все началось с проклятой подсобки и этой чертовски дерзкой женщины в моих руках, которая бросила мне вызов, схватила за яйца и сказала, что наш итог не обсуждается.
И черт возьми, у нас еще целая жизнь впереди, чтобы она могла делать все, что захочет, потому что мои яйца все еще находятся там, где они должны быть, прямо в ее руках.
— Над чем ты смеешься? — спрашивает она.
— Просто вспомнил выражение твоего лица, когда ты узнала, что я выиграл аукцион, — говорю я ей, воспоминания ясны как день. — Ты была в бешенстве.
— Какая женщина не была бы в бешенстве, если ты вел себя так высокомерно? — фыркает она, усмехаясь, а затем тихо вздыхает.
И один только вздох заставляет мой член затвердеть.
— Высокомерным? Я? Никогда, — говорю я ей.
— Не важно! Я знаю, ты подстроил этот аукцион, Ас.
И я смеюсь. Боже, я люблю эту женщину. Прошло десять лет, а она все такая же дерзкая.
— Детка, я буду придерживаться этого ответа вечность, — говорю я, целуя ее в затылок.
— Это невозможно, — шепчет она, поднимая глаза, целуя меня чуть
