Джоди Линн Пиколт - Уроки милосердия
— Работает, — заявляет Лео, когда я, налив Еве в миску воды, разбросав по гостиной игрушки и пообещав, что Джозеф скоро приедет, возвращаюсь назад в машину.
Следуя указаниям навигатора, я направляюсь на стоянку, где Лео встречается с кем-то из Министерства юстиции. Он сидит молча, мысленно пробегая по списку. На стоянке всего одна машина — фургон. И я гадаю, как же сидящий там офицер доберется домой. Фургон голубого цвета, на боку надпись «Ковры Дона». Со стороны водителя выбирается мужчина, показывает свой жетон.
— Лео Штейн?
— Да, — через открытое окно отвечает Лео. — Секунду.
Он нажимает кнопку, окно опять поднимается, чтобы мы могли поговорить без свидетелей.
— Не забудь удостовериться, что нет посторонних шумов, — говорит Лео.
— Знаю.
— Поэтому, даже если ему захочется послушать «Си-эн-эн» и «Эн-пи-ар», сделай так, чтобы радио было выключено. Отключи мобильный. Не грызи кофейные зерна. Не делай ничего, что могло бы повлиять на качество передачи.
Я киваю.
— Помни, «почему» — не самый главный вопрос.
— Лео, я всего не запомню. Я же не профессионал…
Он секунду обдумывает мои слова.
— Тебе необходима лишь капелька вдохновения. Знаешь, как поступил бы Джон Эдгар Гувер?[57]
Я качаю головой.
— Кричал бы и царапал крышку своего гроба.
Ответ настолько неожиданный и такой грубый, что у меня вырывается смех.
— Поверить не могу, что ты шутишь, когда я схожу с ума от страха.
— Разве сейчас хорошая шутка помешает? — спрашивает Лео. Он наклоняется и запечатлевает на моих губах поцелуй. — Интуиция подсказала тебе смеяться. Слушайся своего сердца, Сейдж.
Когда врач дает нам рекомендации, что делать после выписки, я гадаю, думает ли Джозеф о том же, что и я: что мертвому, которым он надеется оказаться, не нужно беспокоиться о потреблении соли и обо всем остальном, что напечатано на листке. Девушка-волонтер, которая вывозит Джозефа на коляске в фойе, чтобы я могла подогнать машину, узнает его.
— Герр Вебер, верно? — спрашивает она. — Вы преподавали у моего старшего брата немецкий.
— Wie heißt er?[58]
Она робко улыбается.
— Я французский учила.
— Я спросил, как его зовут.
— Джексон, — отвечает девушка. — Джексон Орурк.
— Да, — восклицает Джозеф. — Отличный ученик!
Когда мы оказываемся в вестибюле, я забираю Джозефа и везу его в тень.
— Вы на самом деле вспомнили ее брата?
— Нет, — отвечает Джозеф. — Но ей об этом знать ни к чему.
Я продолжаю думать об этом разговоре, когда дохожу до машины Лео, стоящей на парковке, и подъезжаю под портик, чтобы Джозефу не пришлось слишком далеко идти. Умение Джозефа налаживать связи с каждым отдельным человеком сделало его выдающимся учителем, самоотверженным гражданином. Способным прятаться на виду у всех.
Оглядываясь назад, нельзя не признать, что это был великолепный план. Когда ты смотришь в глаза, жмешь руку, называешь свое имя, у человека нет оснований думать, что ты говоришь неправду.
— Новая машина? — говорит Джозеф, когда я помогаю ему сесть на пассажирское сиденье.
— Взяла напрокат. Моя в ремонте. Я разбила ее.
— Авария? Ты в порядке? — спрашивает он.
— Я в порядке. Сбила оленя.
— Сначала машина, и родственница скончалась… За минувшую неделю произошло столько неизвестного мне. — Он складывает руки на коленях. — Я соболезную вашей утрате.
— Спасибо, — напряженно отвечаю я.
Мне хочется сказать: «Умерла моя бабушка. Вы знали ее. Наверное, вы ее даже не помните. Сукин сын!»
Но я, крепко обхватив руль, не свожу взгляда с дороги.
— По-моему, нам нужно поговорить, — начинает Джозеф.
Я искоса смотрю на него.
— Давайте поговорим.
— О том, как и когда вы это сделаете.
По моей спине бежит пот, хотя кондиционер в машине включен на полную мощность. Не могу пока с ним об этом говорить. Лео с приемником недостаточно близко, чтобы записать разговор.
Поэтому я поступаю так, как он мне делать не велел.
Я поворачиваюсь к Джозефу.
— Вы сказали, что знали мою маму.
— Да, не стоило делать из этого тайну.
— Я бы сказала, что эта маленькая невинная ложь — самая меньшая из ваших проблем, Джозеф. — Я притормаживаю на желтый свет. — Вы же знали, что моя бабушка была узницей концлагеря.
— Да, — отвечает он.
— Вы ее искали?
Он смотрит в окно.
— Я никого из них не знал по имени.
Я еще долго стою на светофоре, даже когда включается зеленый, пока мне не начинают сигналить машины, и думаю о том, что на мой вопрос он так и не ответил.
Когда мы подъезжаем к дому Джозефа, фургон с коврами стоит в условленном месте, на противоположной стороне улицы. Лео я не вижу, он где-то в кузове, сидит с приемником и ждет.
Я помогаю Джозефу подняться на ступени крыльца — он опирается на мою руку, когда не может взобраться самостоятельно. Я уверена, что Лео наблюдает за мной. Несмотря на утреннюю историю о супергерое, я знаю, что он готов в случае необходимости прийти мне на помощь — он не заблуждается насчет того, что от божьего одуванчика, который едва в состоянии передвигаться, может исходить угроза. Лео рассказывал мне, что однажды восьмидесятипятилетний старик вышел из дома и начал стрелять — повезло, что у него была катаракта и он стрелял не целясь. «У нас на работе есть поговорка, — добавил Лео. — Если ты убил шесть миллионов, плюс-минус один не имеет значения».
Как только в замке поворачивается ключ, Ева бросается навстречу хозяину. Я поднимаю крошечную собачку и сажаю Джозефу на руки, чтобы она облизала ему лицо. Он широко улыбается.
— О, mein Schatz, как я по тебе скучал!
Глядя на их воссоединение, я понимаю, что для него это идеальные отношения. Чтобы его любили без всяких условий. Чтобы это существо понятия не имело о том, каким он раньше был чудовищем. Чтобы кто-то мог слушать его слезливые признания и не предать его доверия.
— Проходите, — приглашает Джозеф. — Я сделаю нам чай.
Я следую за ним в кухню. Он видит на столе свежие фрукты, открывает холодильник, находит там молоко, сок, яйца и хлеб.
— Вы не должны были этого делать, — говорит Джозеф.
— Знаю. Но мне хотелось.
— Нет, я имел в виду: не стоило утруждаться.
Как будто убивать его мне хочется!
«Была не была!» — думаю я.
— Джозеф! — Я выдвигаю стул, жестом приглашаю его присесть. — Нам нужно поговорить.
— Надеюсь, вы хорошо подумали?
Я сажусь напротив него.
— Разве я могла не думать?
