Необратимость - Челли Сент-Клер
Он поднимает бровь, что говорит о том, что он подозревает, что это еще не все.
— Как я вижу, мало что изменилось со времен нашей совместной работы в отделе. — Он показывает на свою кружку. — Ты же не думаешь, что она что-то сделала с моим кофе?
Я искоса смотрю на него.
— Я впервые вижу Эверли с тех пор, как она узнала, что не был откровенен с ней весь прошлый год. Она выглядит милой, но именно таких людей нужно остерегаться.
— О, Таннер. — В комнату входит Эверли с тарелкой черничных кексов. — Я никогда не думала, что ты говорил правду. К тому же, если бы я и собиралась что-то сделать, то только с тем кексом, который ты только что взял с тарелки.
Когда он возвращает кекс на тарелку, словно тот может его укусить, она протягивает его мне. Я запихиваю половину в рот, а она прижимается губами к моему лбу.
Он с негодованием качает головой.
— Это дело отняло у тебя последние три года жизни. Ты уже думал о том, что будешь делать дальше?
Эверли бросает взгляд в мою сторону.
— И правда. Теперь, когда Хранителя времени больше нет, ты…
— Леонард Винсент, — говорю я, стиснув зубы. Тишина обрушивается, как удар молота, и они оба смотрят на меня. — Так его звали. Леонард Винсент. Не Хранитель Времени, не какой-то титул, питающий его эго. Он был просто убийцей — трусом, прячущимся за часами. А теперь он никто. — Я перевожу взгляд на Эверли и наблюдаю, как к ней приходит понимание.
Она сглатывает и медленно кивает.
— Да. Ты прав.
Я беру ее за руку.
— И я понятия не имею, чем заняться. Наверное, частным сектором. — Звучит ужасно.
— Ты не рассматривал вариант поиска беглецов? — Таннер прочищает горло. — Бэтмен бы одобрил.
Эверли вдруг становится очень интересно.
— Это то же самое, что и охота за головами?
Мы с Таннером вздрагиваем.
— Что? — Они все еще существуют, я видела их по телевизору.
— Эти парни — агенты судебных поручителей14, которые хотят казаться крутыми. Не обращая внимания на ароматный чай, я беру с приставного столика нетронутую кофейную кружку моего друга и отпиваю. — Таннер говорит о независимых контрактах, которые правительство не признает.
— Звучит идеально для тебя.
Она не ошибается. Это позволило бы мне делать то, что у меня хорошо получается, реализовывать ту часть себя, которая, вероятно, всегда будет чувствовать, что мне есть что доказывать — что я полная противоположность тому злобному ублюдку, который меня создал. Потому что, несмотря на то, что общение с Эверли чудесным образом повлияло на мое психическое здоровье, детские травмы имеют свойство проникать в молекулярную структуру.
— Да. — Я позволяю своей руке спуститься с ее плеча к заднице и сжать. — Но это также опасно. И приходится много путешествовать. — Раньше меня бы это не остановило. Но я не произношу вслух, что это работа для одинокого волка, которая лучше всего подходит, когда ты один. — Я не знаю.
Я все еще одинокий волк?
С того дня в клубе, когда Эверли узнала, кто я такой, мы… ну, я не уверен, точно. Наслаждаемся друг другом? Исследуем то магнетическое притяжение, которое между нами существует? Но над нашими головами всегда нависала угроза. Из-за этого все казалось временным.
Но за последние двадцать четыре часа ситуация изменилась.
Мы тоже должны измениться, это неизбежно.
Что мы будем делать дальше? Чего она ожидает?
Черт, я начинаю потеть. Я тру шею.
Глаза Таннера на секунду прищуриваются, потом он смотрит на Эверли и снова на меня. На его лице отражается понимание.
Я не могу смотреть на нее. Она наблюдает за мной? Я моргаю Таннеру, как будто подаю сигнал S.O.S.
Зуд распространяется на мою грудь. От меня ожидают, что я «остепенюсь»? Хочу ли я остепениться? Знаю ли я, что, черт возьми, это значит — остепениться?
Черт. Я не могу дышать.
— Айзек. — Эверли застенчиво улыбается мне. — Знаешь, я не ожидаю, что ты станешь другим теперь, когда он мертв.
Я просто смотрю на нее, беспомощный, потому что не знаю.
— Это было бы скучно. А ты… — она наклоняется и целует меня, ее волосы падают занавесом вокруг моей головы, — ты не способен быть скучным. Это одна из тех вещей, которые я в тебе люблю. — Улыбка становится шире и теперь сияет на всем лице. Повернувшись, она выходит из комнаты, прихватив с собой пустые кружки.
О, Боже, комната кружится.
А еще мне очень хочется схватить ее и повалить на кровать, черт возьми.
На кухне раздается звон тарелок и шум воды в раковине. По крайней мере, у меня есть небольшая передышка. Я смотрю из окна спальни на линию деревьев, где я стоял не так давно, гадая, какой окажется ее квартира.
— Итак… — Таннер хихикает. — Когда свадьба?
— Отвали. — Я свирепо смотрю на него. — Как Шей?
Его лицо морщится.
— Прикуси язык. Я бы принял Эверли в любой день — даже несмотря на то, что она была огромной занозой в моей заднице весь последний год.
Я пристально смотрю на него. Он из тех людей, которые не выдерживают давления.
Он сломается.
— Перестань так на меня смотреть, — ворчит он. — Шей — это совсем другое дело.
— Ладно.
Он вздыхает.
— Она живет у какого-то придурка с судимостью. Я присматриваю за ней только потому, что все еще чувствую ответственность. К тому же, моя мама привязалась к ней. Конец.
— А. Это услуга маме. Точно.
— Перестань пытаться сменить тему, раздражая меня.
Я беру бутылку воды и делаю небрежный глоток.
— Я задал простой вопрос.
— Ага. Я буду твоим шафером?
— По-твоему, я похож на парня, готового к свадьбе?
— Только не говори мне, что ты собираешься водить за нос этого бедного, сногсшибательного ангела. Есть миллионы мужчин, которые уведут ее у тебя прямо из-под носа в одно мгновение. И даже не позаботятся о том, чтобы твой член еще мокрый.
У меня подскакивает давление.
— Тебе, мой друг, осталось каких-нибудь пять секунд до того, как придется бежать.
— Просто говорю. — Его глаза довольно сверкают, как у придурка. — Ты должен поступить правильно с этой девушкой. Она — драгоценность.
— Хорошо, дедушка. В этом тысячелетии людям не обязательно быть женатыми, чтобы иметь долгосрочные отношения.
Его смех звучит чертовски торжествующе.
— Все, что я слышал, это то, что ты признаешь, что это отношения. И слово «долгосрочные».
Я бросаю в него бутылку с водой, забыв, что он когда-то играл
