Женевьева Дорманн - Бал Додо
Точно так же Лоик не очень хорошо запомнил, как Тереза Укелье начала просачиваться в его жизнь. Именно просачиваться. Тереза не появилась, она проникла, как невидимая змея, как червяк в яблоко, как паук, который сливается с паутиной.
После отъезда Лоры он был подавлен, этим она и воспользовалась. Страдая от поражения, которое он испытал от женщины, Лоик был далек от мысли, что другая вбила себе в голову заграбастать его, и пока он клялся себе, что не один ураган пронесется по пику Ривьер-Нуара[8], прежде чем он снова окажется под властью женских чар, Тереза Укелье осторожно тянула свою хищную паутину в сторону «Гермионы». Уже не первый месяц она мечтала захватить этого Лоика де Карноэ; а с октября, следуя безошибочному женскому инстинкту, помогающему унюхать мужчину в состоянии такого уныния, которое отдает его на ее милость, Тереза, по общему сговору, перешла в атаку.
Сначала Лоика не удивляло, что он слишком часто встречает ее на своем пути. На какой бы ужин его ни пригласили, везде случайно его усаживали рядом с ней. Если его звали быть крестным отцом ребенка, то крестной матерью была непременно она. На дороге от Порт-Луи он помог девушке заменить пробитое колесо, и, конечно же, этой девушкой была она. Это ее, вдруг увлеченную ботаникой, однажды утром он застал среди ванильных саженцев, которые пытался акклиматизировать на острове. Под покровом деревьев она следовала за ним, помогая связывать лианы. Она живо интересовалась сельскохозяйственными проектами молодого человека, расспрашивала про маис, про корм для оленей, про то, как ухаживать за молодыми ананасами. Так провела она все утро, она забыла даже об обеде, а когда он собрался домой, умирая от голода, то вынужден был и ее взять с собой в «Гермиону». А кто потом пришел предложить Лоику де Карноэ принять участие в создании нового гостиничного комплекса на юге? Рэймон Укелье, отец Терезы.
Его мать вовсю расхваливала достоинства этой девушки, такой серьезной, такой спокойной, правда, немного тощей, но с возрастом это пройдет. Мадам де Карноэ даже с умилением вспомнила, как когда-то танцевала с дедом Терезы. У этих Укелье был очень симпатичный дом рядом с Пудр-д'Ор. Отец был членом «Клуба Додо». «Безупречная семья, а маленькая Тереза — самая миловидная из пяти сестер Укелье». В конце концов Лоик осознал, что капкан вот-вот захлопнется. Он умел мастерски выскальзывать из таких ситуаций, и не раз делал это, но на этот раз у него не возникло никакого желания противиться. Он испытывал горькое удовольствие быть пойманной жертвой. В тридцать три года он казался себе настолько старым, насколько ненормально инфантильным он был несколько месяцев назад. Бурный, быстротечный роман с Лорой навсегда избавил его от избыточных мечтаний: она не захотела его, а раз так, то он не будет препятствовать, он согласен на этот брак. Так бывает, когда перестают любить себя, потому что их не любят. В любом случае он пойдет на этот шаг, таков порядок, а соблюдение порядка в таком маленьком, замкнутом обществе гораздо важнее, чем в любом другом. Здесь надо уважать традиции, а кто пренебрегает ими, получает нелегкую жизнь. Пьяный бродяга, который днем и ночью безумствует возле пивнушки Тамарена, был ярким тому примером. Этот омерзительный пропойца, который выставлял на показ свои зловонные раны, декламировал Шекспира и цеплялся к прохожим, был не кто иной, как Гаэтан Шейлад, дальний родственник Лоика и позор семьи; хотя они выделяли ему содержание, но узнавать его на обочине дороги отказывались. А ведь было время, когда Гаэтан Шейлад был человеком образованным, богатым, почтенным мужем и отцом семейства, пока его не укусила какая-то муха, и тогда он взбунтовался. Он послал псу под хвост жену, детей, работу и стал влачить жалкое существование, его отвергли не только люди его круга, посчитав чокнутым, его презирали метисы, которые мысли не допускали, что белые могут вести себя таким образом. Лоик часто задумывался о дяде Гаэтане, которого в детстве побаивался, как будто это опасное состояние угрожало ему самому. Этот вызывающий отказ от всего и от всех, эта низменная свобода могли привлекать и кружить голову, от этого надо было держаться подальше. А сейчас он чувствовал себя заблудившейся пешкой, которой надо пристроиться к своей паре. Именно так здесь и говорили: «Я пристроила своего старшего… я пристроила свою дочь…» И поскольку ему все равно придется жениться, то какая разница. Пусть будет Тереза Укелье со своими землями, со своими планами. Тем более что ее не надо завоевывать, она сама все устроила.
Она не заставила просить себя дважды. До сих пор Лоик удивляется тому, с какой скоростью он оказался сначала женихом, потом мужем, а потом — в новом доме — главой семейства с четырьмя детьми, и все это меньше чем за семь лет. В общем, пристроенным. Больше чем пристроенным — закованным, навсегда закрепленным во главе многочисленной семьи, но по-прежнему таким же одиноким. У него была жена, которая с годами становилась все несноснее, и дети — они не стремились к общению с ним, да и вообще пошли не в него. Что до братьев и сестер, то он едва поддерживал отношения с ними. Старшую сестру Бенедикту он едва помнил: она утонула, когда ему было пять лет. Его брат Эрван был женат, жил в Родезии и держал там ферму, а когда он как-то приехал на Маврикий со своей семьей, Лоик с трудом узнал его: перед ним предстал жирный крестьянин в шортах, который целый день играл в волейбол со своей дылдой-женой и верзилами-детьми. Его сестра Эда затерялась где-то во Франции, она управляла обителью доминиканок, и они не виделись уже много лет. С двойняшками Шарлоттой и Эрве общение было еще сложнее. Эти двое жили в другом мире, за границами нормального. Шарлотта, старая озаренная дева, жила в своем бунгало в Риамбеле, с неугасимой верой ожидая возвращения какого-то непонятного или ею же придуманного жениха. Необъятно жирная, увядшая и трогательно-нежная, с копной волос, разделенных на прямой пробор, прилизанных на висках и собранных на затылке в огромный пучок, с прозрачной кожей, горбатым носом, бесцветными бровями настоящей блондинки и совсем светлыми коровьими ресницами. Ее старомодная одежда, вся с рукавами фонариком, кружевными воротничками и длинными юбками, делала из нее странную персону, заброшенную из прошлого столетия в наше. Это создание изъяснялось голосом и жестами маленькой девочки. Она хлопала в ладоши и пыталась подпрыгивать на носочках, когда была довольна. Ее окружение пользовалось ее гостеприимством, а над ее набожностью и наивностью часто насмехались.
Подруга обучила Шарлотту общаться с потусторонним миром посредством столоверчения, и та уже несколько лет занималась этим. Она стала медиумом. Удивительно, но она часто предсказывала события, которые потом происходили на самом деле. «Слушай, — говорила она, поднимая палец, — кто-то, кого мы хорошо знаем, сейчас умирает». И через несколько часов действительно приходило письменное уведомление. Она помогала находить потерянные вещи, заблудившихся людей и, несмотря на крошечные куриные мозги, с редкой психологической тонкостью на расстоянии чувствовала состояние человеческой души. «Эда сейчас слишком нервничает», — говорила она о своей верующей сестре. Однажды она позвонила Вивьяну и просила его не волноваться на экзамене, который будет послезавтра, ему достанется вопрос, который он прекрасно знает. Именно так и произошло.
