Женевьева Дорманн - Бал Додо
Подруга обучила Шарлотту общаться с потусторонним миром посредством столоверчения, и та уже несколько лет занималась этим. Она стала медиумом. Удивительно, но она часто предсказывала события, которые потом происходили на самом деле. «Слушай, — говорила она, поднимая палец, — кто-то, кого мы хорошо знаем, сейчас умирает». И через несколько часов действительно приходило письменное уведомление. Она помогала находить потерянные вещи, заблудившихся людей и, несмотря на крошечные куриные мозги, с редкой психологической тонкостью на расстоянии чувствовала состояние человеческой души. «Эда сейчас слишком нервничает», — говорила она о своей верующей сестре. Однажды она позвонила Вивьяну и просила его не волноваться на экзамене, который будет послезавтра, ему достанется вопрос, который он прекрасно знает. Именно так и произошло.
На островах часто рождаются существа, одаренные дальним ментальным зрением и даже физическим. Мадам де Карноэ прекрасно помнила, что в детстве ее дед рассказывал про метиса из Порт-Луи, который с 1810 года жил на возвышающейся над городом Сигнальной горе. Этот старик по имени Феялфей обладал способностью видеть на море корабли с расстояния трехсот, а то и четырехсот миль; это никак нельзя было объяснить хорошей видимостью. Свои наблюдения он проводил по вечерам. Пристально глядя на горизонт с горы, он видел корабли невооруженным глазом, правда, в перевернутом виде. Дар старого Феялфея не был оценен по достоинству, ему не доверяли и насмехались над ним. Когда корабли английского флота собрались у Родригеса, намереваясь атаковать Французский остров, Феялфей примчался к губернатору Декаену и сообщил о том, что увидел вдалеке, и о том, что произойдет. Вместо благодарности губернатор засадил его за решетку как паникера и провокатора, и тот просидел в тюрьме до тех пор, пока английская эскадра не стала видна всем. Феялфей, как рассказывал дедушка, был не прочь обучать своему искусству кого-нибудь на Бурбоне или в Европе, но так и не смог применить там свою удивительную способность. Тогда он вернулся на свою Сигнальную гору, и до самой смерти его видели верхом на муле на улицах Порт-Луи. Старый креол докладывал коменданту порта обо всех кораблях, попадавших в его поле зрения, и сведения эти почти всегда были точными.
А была ли наделена даром ясновидения та, которую называли «бедной Шарлоттой»? Обладала ли она реальной способностью вызывать тени? Во всяком случае, многие из тех, кто говорил о ней с состраданием, крутя пальцем у виска, были далеко не единственными, кто приходил и спрашивал о загадках будущего.
Эрве, ее брат-близнец, остался таким же плачевно инфантильным, как и его сестра, на которую он сильно походил, являясь при этом ее полной противоположностью. Настолько же тощий, насколько она была жирной, те же круглые глаза и та же бесцветность альбиноса, с той лишь разницей, что ненормальное изобилие волос у Шарлотты у него превратилось в жалкую шевелюру, видимость пуха, что-то вроде бледной плесени, которая расползалась по коже черепа и придавала ему в пятьдесят прожитых лет вид вечного младенца. Видеть их вместе было равносильно кошмару: у них были одинаковые голоса, одинаковые жесты и та же простодушная приветливость. Но если одна осталась старой девой, то другого, за неимением лучшего, пристроили на службу к Богу. После семинарии он был назначен кюре в маленькую деревушку на Реюньоне, откуда напоминал о своем существовании только новогодними письмами с одинаковыми наилучшими пожеланиями.
Мадам де Карноэ-мать никогда не жаловалась, но изнемогала от этой странной ноши, от этого двойного генного извращения, которое являли собой эти два невозможных создания, ею рожденные и так отличающиеся от нее, от мужа и от других их детей. Как она дрожала три года спустя, когда забеременела Лоиком, и совсем потеряла покой, когда в сорок лет родила Ива. То, что он был нежеланным, это мягко сказано. Рождение Ива она называла «случайностью», но именно он и стал ее любимцем и отцом Бени.
С этим младшим братом у Лоика было больше всего родства. Но к нему он испытывал двоякое чувство восхищения и ревности одновременно. Исключительная красота Ива, его изящество, изобретательность, его поразительная дерзость и в особенности особая любовь матери к этому последнему ребенку вызвали у Лоика откровенную ненависть. Он посылал эту «случайность» ко всем чертям и в то же время, очарованный необузданностью Ива, его затеями и яркой независимостью его натуры, не мог без него обойтись.
Ив был проблемным ребенком в семье, более проблемным, чем тронутые двойняшки. Ему было десять лет, когда умер отец, мать ни в чем не могла ему отказать, и он рос в высшей степени избалованным.
Ив терпеть не мог семейные сборища и чопорное общество франкомаврикийцев. И в то же время из всей семьи он был единственным самым настоящим бретонцем, упрямым, с непредсказуемыми настроениями, со страстным влечением к морю. Сколько раз в детстве его спасали, когда он уплывал в море на лодках собственного изготовления? Франсуаза де Карноэ ненавидела море из-за своей утонувшей двадцатилетней дочери и приходила в отчаяние, видя, как Ив очарован лагуной с ее коварными течениями. По-настоящему счастлив он был только на пироге, занимаясь своими лесками и крючками. Его мало интересовали погода, время и жизнь его семьи. Появляясь иногда под варангом «Гермионы», он являл собой необычное зрелище: босоногий, загорелый, как малабарец, с волосами, покрытыми коркой соли, одетый в выцветшие лохмотья. В плохую погоду он закрывался в ангаре, переделанном под мастерскую, и ладил снасти для рыбной ловли или работал над чертежами лодки, которую поклялся однажды построить.
В пятнадцать лет он не захотел жить под семейной крышей, и мадам де Карноэ после отчаянного сопротивления распорядилась построить маленький деревянный домик поблизости от «Гермионы». С террасы она могла наблюдать за сыном, когда он возился со своими сетями возле дома.
— Я не понимаю, — выговаривал Лоик матери, — почему вы потакаете капризам этого негодяя! Вы что, думаете, это пойдет ему на пользу?
Но мадам де Карноэ уклонялась от споров с Лоиком, когда речь шла об Иве. Несмотря на свой юный возраст, Лоик занял место главы семьи. Он занимался землями, управлял состоянием семьи и избавлял ее от тысячи забот. Зрелость этого молодого человека, его спокойствие и рассудительность были для нее бесценны. Его мнение она выслушивала с почтением, даже если и не собиралась следовать ему, особенно в том, что касалось Ива.
Лоик придирался к младшему брату, нападал на него и испытывал злобное удовольствие, исполняя роль отца. Он просматривал его табели, делал замечания, кормил проповедями, от которых тот просто бесился.
