Невыносимое счастье опера Волкова - Алекс Коваль
– Ты опять начинаешь? Не устала прятаться от очевидного отговорками? – выходит резко, и я тут же себя осаждаю, напоминая себе слова врача “исключить стрессы и эмоциональные потрясения, Виктор”. Меняю направление разговора:
– Я не оставлю тебя в Москве одну. Либо мы летим вместе, либо мы остаемся. Тоже вместе. Без вариантов.
– Тебе послезавтра на работу. Не забыл? Вряд ли Шумилов перед твоим повышением будет сильно счастлив твоему прогулу.
– По*уй на работу. Семья важнее.
– Очень дальновидно остаться без заработка в свете того, что нас, возможно, ждет пополнение, – фыркает.
Коза!
Плотнее кутается в одеяло. Готов поспорить, что под ним она свернулась калачиком и вся дрожит от холода. Снова. Кулагина мерзнет всегда!
Я молча проглатываю ее ядовитый выпад. Снимаю брюки и забираюсь к ней. Несмотря на легкое сопротивление, обнимаю, прижимая к своей груди. Тони какое-то время еще вяленько пытается протестовать, но, наконец-то включив благоразумие, затихает, уткнувшись носом мне в шею. Точно, блин, замерзла. Он у нее ледяной! Кончик носа. Крепче обхватываю руками, устраиваясь удобней и прикрываю глаза. Если поспать не удастся, то я хотя бы не свалюсь с ног от усталости. Небольшая передышка организму в этом забеге не помешает.
Не сразу, но конфетка расслабляется. По-прежнему обиженно отказывается обнять в ответ, сложив руки на груди, но по крайней мере теплеет. Начинает дышать чуточку ровнее.
– И все-таки, когда? Я не понимаю, – слышу немного погодя. – Срок больше трех недель, если верить тесту. А мы вместе от силы месяц!
Мозг невольно напрягается. Прикидывая, подсчитывая. Вспоминая. В итоге отчетливо всплывает едва ли не единственный раз, когда все между нами случилось не просто спонтанно, но еще и совершенно, блть, бездумно.
– Походу, после ресторана, конфетка.
– Когда? Да ну нет. Так давно? Я бы… заметила.
– По срокам это как раз чуть больше месяца назад. Все сходится.
– Я выпила таблетку после. Исключено.
– Точно ли выпила?
– В машине же…
– В машине ты ее не приняла.
Замолкает. Снова напряженно сопит. Так бывает, когда Кулагина думает. Судя по тому, что ответа нет, не помнит. А значит вот он, тот самый судьбоносный вечер нашей жизни. Кто бы знал, что срыв после десятилетней разлуки даст такие “плоды”…
Нина
– Да, хорошо. Спасибо, Ольга. Завтра в четыре часа я буду у вас, – растерянно тереблю в руках уголок бумажного стикера, на котором кривовато, карандашом начиркана дата и время приема.
– Проведем осмотр, сделаем сразу УЗИ, сдадим необходимые анализы. Все будет хорошо, девочка моя, даже не переживай! – ласкает слух голос моего лечащего врача Косовой Ольги Вячеславовна.
Я знаю ее уже без малого семь лет. Первый раз попав с острой болью к ней на прием в частной клинике, так и мотаюсь за Косовой по всей Москве. Врач-гинеколог она от бога. Возрастом чуть за пятьдесят, к каждой клиентке, как к родной дочке относится. С трепетом, обожанием и материнской заботой. А это ее “девочка моя” бывает, как бальзам на душу. Иногда. Вот как сейчас.
– Я очень постараюсь не переживать, Ольга Вячеславовна. Еще раз прошу прощения, что так рано побеспокоила.
– Ерунда, Антонина. Ты же знаешь, что я своим девочкам всегда рада. Только голос мне твой не нравится. Ты спала?
– Немного.
Вру. Время восемь утра. Я еле дождалась хотя бы минимально приличной “отметки” на часах, чтобы набрать Косовой. Глаз за всю ночь я так и не сомкнула. Волков тоже. Мы просто тупо провалялись в постели последние три часа, глядя в пустоту. Силы были на исходе, но страх от открывшейся правды был в тысячи раз мощнее измотанности. Поэтому, как бы сильно не ломало от усталости, пока Вик пошел в магазин за продуктами, чтобы соорудить хоть какой-то завтрак, я набрала Ольге. На мое счастье, ответила она после второго же гудка.
– Волнуешься, Нинок?
– Очень.
– Давно узнала?
– Ну, как вам сказать? Примерно четыре часа назад, – хмыкаю.
– Ого! Но ничего, здоровье у тебя прекрасное. Время для малыша самое восхитительное! Так что я искренне пока не вижу проблем для волнений. Слушай, может, она в мужчине? Проблема эта, – со свойственной лишь врачам прямолинейностью интересуется женщина.
– С мужчиной-то как раз проблем вообще нет. Ребенок от очень любимого и дорогого мне человека.
– Не принимает?
– Наоборот. На руках готов носить. Обоих, – говорю и даже самой смешно, как нелепо выглядит ситуация со стороны. Вик меня любит, живем мы вместе, свадьбу вроде как планируем. Не бедствуем. Здоровье у меня и правда богатырское. У Волкова – вообще молчу – идеальный генофонд. Сплошные плюсы, среди которых затерялся один минус. Я. Бабу бы ему нормальную при таких показателях. М-да…
Откидываю карандаш. Тот с глухим стуком ударяется о стол и падает на пол. Истеричка Кулагина. Как он вообще еще меня терпит? С моим-то характером и длинным языком.
– Ну, так восхитительно как! Тогда в чем загвоздка, малышка?
– Во мне. Вернее, в моей голове. Ольга Вячеславовна, слушайте, может, мне стоит записаться к психологу? – или сразу к психиатру.
– Давай сначала ты придешь ко мне на прием, а уже дальше разберемся, куда и к кому тебе стоит записаться. Ты главное мне скажи, рожать будем?
Я мешкаю. Страшно сказать и “да”, и “нет”. Но Косова будто на расстоянии, даже через трубку, чувствует мои сомнения. Не настаивает, убаюкивающе говоря:
– Ладно, поняла. Завтра будешь у меня, и мы с тобой все обсудим. Идет? Сегодня без глупостей, Антонина. Желательно без вредной еды, алкоголя и нервов. Ты вроде не куришь? Вот и хорошо. Нужно сейчас исключить все негативные факторы. Договорились?
– Мхм. Договорились.
Кладу трубку и откидываюсь на спинку стула. Передо мной снова пелена. Я не вижу город за окном. Я вижу размытые точки, потому что в глазах стоят слезы. Я дома одна. Рядом нет обволакивающей силы Виктора, и меня снова пробивает на порыдать. Страх снова сковывает сердце.
Ребенок – это колоссальная ответственность. Это гигантский шаг. Это совершенно другая жизнь. Она
