И солнце взойдет. Он - Варвара Оськина
Идти домой было до ужаса непривычно. Проведя столько дней в одном душном и до зуда надоевшем помещении, Рене вышла на улицу и вдруг растерялась. Лежавший у подножия больницы город пугал своим огромным простором. Он казался чужим, совсем неродным, и впервые с приезда стало страшно от нахлынувшего вдруг одиночества. Конечно, это барахлили мозги, но прямо сейчас Рене жалела, что не может очутиться на маленьких улочках родного Квебека. Там наверняка уже готовились к Рождеству, выставляли высеченные изо льда звёзды со вмёрзшим в них остролистом и украшали улицы тысячей разноцветных гирлянд. Шато-Фронтенак из любой точки старого и нового города радовал глаз тёплой подсветкой. А на старой площади скоро откроется рождественский рынок.
Ну а в Монреале было совсем по-другому. Мегаполис предпочёл обрядиться в футуристические ёлки, навесить огромные яркие украшения и нацепить красные колпаки на фонтаны да статуи. Ничего из привычных уже мелочей. Никакого ощущения праздника. И Рене брела сквозь это шумное, но холодное великолепие, желая как можно скорее закрыть за собой дверь.
Однако, чем ближе становился дом, тем медленнее она переставляла озябшие ноги. Неожиданно захотелось бросить всё и вернуться обратно в больницу. Туда, где Рене была одновременно со всеми, но при этом одна, ведь среди привычного гвалта удавалось хоть немного не думать о той куче проблем, что надвигалась с неумолимостью снежных циклонов.
Глаза зажмурились сами, и она собралась уже было вернуться обратно к заснеженной остановке, но тут из-за угла вдруг вывалилась разношёрстная толпа. Стайка людей чуть не сбила зазевавшуюся прохожую с ног, но послушно остановилась под взмахом руки кого-то особо высокого. В нагромождении меха и перьев Рене с трудом узнала Чуб-Чоба и чуть не расхохоталась. А он деловито подошёл ближе, выждал положенную на приветствие минуту и, конечно же, проигнорировав его, медленно произнес:
– Мы волновались, доктор Рене. Добро пожаловать домой.
Он отступил, а Рене оглядела знакомые лица. Они ждали её?
Жилище, которое гордо исполняло функцию дома, встретило выстуженной до ледяных корок гостиной, озябшей и обиженной на весь свет герберой, а ещё воплем старика Смита:
– Вернулась, наконец! Выруби нахрен свою шарманку уже, иначе я вышвырну её в окно! С утра не затыкается!
Старенький приемник, которому полагалось тихо молчать, старательно вещал песенки из вечернего чарта радиостанции.
– Ты знал, что я вернусь? – удивлённо пробормотала Рене. Разумеется, это была полнейшая чушь, и ничего глупая старая электроника, на самом деле, не знала. Скорее всего, просто от влаги закоротило один из контактов, отчего пластиковое чудо решило включиться. И всё же приёмник был счастлив. Наверное…
Женский голосок веселился в динамике и был полон игривого счастья, Рене же опустошённо смотрела на привычные вещи. Она одновременно узнавала их и нет. Взгляд упал на кровать и тумбу, где всё ещё лежала записка с единственным словом «отгул», скользнул на брошенные рядом пуанты.
Сделав несколько осторожных шагов внутрь квартиры, Рене немного растерянно замерла. Приёмник никак не умолкал, будто тоже был рад видеть хозяйку. Все эти дни его никто не выключал, как некому было полить цветок или повернуть регулятор системы здешнего отопления. В комнатах было холодно и как-то пусто.
– Да выключишь ты эту дрянь или нет? – донёсся снизу разгневанный вопль.
Рене вздрогнула и уже было потянулась к большой, чуть стёртой кнопке, но вдруг передумала и сделала громче. К чёрту хандру! Взгляд снова упал на одинокий клочок бумаги. Кажется, она знает, чем займётся грядущим утром.
Глава 16
Всю следующую неделю Рене предстояло провести в обнимку с таблетками, подушкой и ежедневными отчетами лечащему врачу о состоянии хворой головы. Иными словами, она должна была лежать дома. Но, вопреки всем назначениям, первое утро по возвращении из больницы Рене провела в осторожных сборах. Разумеется, она знала, чем рискует. В конце концов, до этой осени ей приходилось оперировать мозг едва ли не чаще, чем чистить зубы, однако кое-что в сердце было сильнее здравого смысла. И это что-то обладало поистине выдающейся магией. Да, наклоняться, поднимать тяжести и говорить ещё было трудно, но Рене терпеливо старалась. Выдрессированный танцами мозг быстро вернул себе контроль над вестибулярным аппаратом, а в тренировке речи помогали французские скороговорки. С английскими у неё до сих пор не сложилось. В общем, Рене педантично глотала пачками прописанные препараты и считала себя не из болтливых – куда уж с разодранными губами – так что вряд ли кто-нибудь заметит лёгкое искажение дикции. В общем, нацепить на себя пушистый свитер и тёплые джинсы удалось без вызова бригады рассерженных парамедиков. Ну а в автобусе, слава богу, принято ездить молча.
Оперативный центр Монреаля располагался неподалёку от центра города, на улице Ги. Трёхэтажное кирпичное здание ютилось на крутом холме и не вызывало ни одной радостной мысли, только чувство угрозы. Рене ещё плохо знала этот район, а потому сделала три больших круга, прежде чем нашла нужный вход.
Она устало месила ногами снег, который заботливые коммунальщики свалили с дороги прямо на тротуар, и чувствовала, как по спине течёт пот. Чем обернётся это усилие, Рене предпочитала не думать. Ноги путались во влажной слякоти, тело ёжилось от промозглых порывов ветра, но она упрямо продвигалась вперёд. Разумеется, её выходка граничила с идиотизмом. О, не оставалось сомнений, что кое-кто не преминет об этом язвительно сообщить. Однако, когда озябшие пальцы наконец дёрнули ледяную ручку, Рене была почти счастлива. Чёрт возьми, какая же она влюбленная дурочка…
Огромная синяя пятилучевая то ли звезда, то ли схема дорожного перекрёстка возвышалась прямо напротив входа. И какое-то время Рене делала вид, что воодушевлённо разглядывает сей неведомый иероглиф, пока сама пыталась хоть чуть-чуть отдышаться. Вряд ли сбившееся дыхание прибавит чёткости пока нерешённым проблемам с дикцией, но тут до плеча кто-то дотронулся, и пришлось обернуться.
Стоявший напротив сержант был так же велик, как натянутый на стойку баннер с эмблемой полиции. Два метра в длину и примерно столько же в ширину занимал весьма крупный мужчина, в тени которого Рене почувствовала себя
