И солнце взойдет. Он - Варвара Оськина
–Рене!
–Хват-тит…
–И всё же доктор Роше прав,– неожиданно раздался новый голос в их споре. –Такое всепрощение действительно рассадник для паразитов. Ты уже пригрела Холлапака. Что дальше? Выкачаешь из себя последние капли крови для страждущих?
–Прек-кратите считать м’ня глупой и наивной прост-тушкой, к-которая ослепла от собств’нной свят…– неожиданно Рене споткнулась прямо посреди слова, а потом резко дёрнула головой и встретилась взглядом с очень уставшим Тони. Он смотрел на неё, чуть приподняв левую бровь, и явно ждал окончания фразы, но вместо этого Рене поражённо моргнула. – О Господи!..
–Est-ce que je t'ai jamais dit quelque chose de ce genre?59 – тем временем спросил Ланг в лёгком недоумении.
– Боже… не может быть, – выдохнула она и даже не заметила, как по привычке перешла на английский.
Если честно, французский у Энтони был отвратителен. Просто ужасен! Потому что в каждом слоге или букве отдавал невнятной американщиной. Той самой, чья разваливающаяся на части «р» вызывала настойчивое желание достать язык и хорошенько его отмыть от налипшего слоя картошки, а изувеченным окончаниям слов поставить заслуженный памятник. За страдания. Ибо так исковеркать язык казалось немыслимым. И всё же Ланг говорил. Пускай плохо и с ужасным акцентом, но это, похоже, не мешало ему понимать каждую сказанную рядом с ним фразу. А потому от внезапного осознания, сколько же тайн обсуждалось в присутствии Энтони, у Рене сначала засвербело где-то в носу, а потом изнутри поднялась волна истеричного хохота. Она не могла на него злиться. Наверное, очень хотела, но смотрела, как в старательно спрятанной от чужих глаз улыбке дрожали краешки излишне большого рта – который, разумеется, следовало бы зашить ещё месяц назад – и готова была рассмеяться в ответ. Вот же… хитрая моль!
– Это был-ло нечестно, – укоризненно заметила Рене, но Тони лишь пожал плечами.
– Зато весело.
Тем временем раздался демонстративный кашель сержанта, который, похоже, решил, что отведённое на прения время благополучно вышло. И в палате вновь стало тихо.
– Вы должны знать, что лжесвидетельствование наказуемо, – заметил Дежан, когда все посмотрели на него. Кто-то устало, а кто-то с немым вопросом, когда этот цирк наконец-то закончится.
– Мне покл-лясться на Библии, к-конституции или угол-ловном п-праве? – пробормотала Рене. От избытка эмоций и информации мозг постепенно наливался тяжелой болью, что не укрылось от ещё больше нахмурившегося Энтони, но она стойко терпела.
– Есть ряд обстоятельств… – пожилой полицейский тяжело вздохнул. – Так вот, есть ряд обстоятельств, которые говорят не в пользу ваших показаний, мисс Роше.
– Н-например? – Она вскинула брови. А сержант тем временем раскрыл папку и достал несколько листов, в которых Рене мгновенно узнала бланки местной лаборатории. Это был плохой знак. Она не понимала, почему оказалась в этом уверена, но приготовилась к отвратительным новостям. И те, конечно, не заставили себя ждать.
– Исследование на содержание запрещенных веществ, – сухо доложил Дежан и нацепил на нос заляпанные жирными отпечатками очки. – Дело в том, что концентрация опиатов в анализах доктора Ланга превышает допустимую норму в шесть раз…
– Он стр-радает посттравма-матическими гол-ловными болями, – торопливо перебила Рене под циничный смех дедушки. Тот запрокинул голову и со злым весельем разглядывал больничный потолок.
– Блестяще, ещё и наркоман. Что дальше?
– Вы знали о его зависимости?
Рене утомлённо прикрыла глаза. Конечно, она знала. Мало того, не раз осторожно предупреждала, что о зависимости от дурацких лекарств, которые уже не лечили мигрень. Наоборот! Каждая доза вызывала лишь новый виток, но не пить их Энтони не мог. Он был чёртов врач, который словно назло вышел из той категории, которая знает, как правильно, но обязательно сделает наоборот. Из принципа и собственной наивной уверенности, что уж ему-то непременно повезёт.
Она посмотрела на невозмутимо сидевшую около окна фигуру и поджала губы. Ланг не собирался оправдываться или извиняться, потому что прекрасно знал – виноват. Для него это была не просто случайность, а планомерное стечение обстоятельств, которые он своими же действиями слишком долго выстраивал в цепь. Бог его знает, где та брала начало, но совершенно точно закончилась здесь – в монреальской больнице – на снимках травмированного черепа и неясных перспективах лежавшей на кровати Рене. Станет ли её случай поводом бросить?
Неожиданно она очень сильно захотела увидеть эти дурацкие цифры, которые перевернут её жизнь, потому что отделаться простым заключением больше не выйдет. Только не в этот раз и не с таким числом прегрешений перед медицинской комиссией. Рене протянула руку и вежливо попросила:
– Могу я взг-глянуть?
Сержант молча, без возражений вручил листы, и Рене уставилась на чуть помятую бумагу. Первое, что бросилось в глаза, – значение в одном из столбцов. Слишком большое, чтобы можно было попробовать настоять на разовом приёме обезболивающего. Увы, но вывод вполне очевиден любому. Растущая резистентность требовала повышения концентрации опиатов, а значит, те употреблялись уже очень долго. Любой новичок попросту умер бы от такой дозы. И Рене вдруг словно наяву увидела заключение о смерти с именем Энтони, пока в черепной коробке эхом звучало:«Mortuus est, Роше…»Чёрт!
Она тряхнула головой, поморщилась от взорвавшей её боли. Всё-таки потрясений для первого дня было больше, чем мозг оказался способен переварить. И Рене уже хотела отдать обратно бумаги, как вдруг взгляд зацепился за следующий лист, где вместе с химическим анализом виднелась копия рецепта:
«Пациент: Энтони К. ЛангЛечащий врач: д-р Жан Дюссо»
В голове что-то щёлкнуло, словно переключилась железнодорожная стрелка, но поезд мыслей запаздывал. Рене перелистнула обратно и внимательно изучила бланк анализов, чтобы в следующий момент со всей силы сжать один край. Святой боже! Она даже не знала, чем в этот момент восхищалась больше всего – изворотливостью, завистью или убийственным лицемерием, что скрывались под маской дружбы. Вот кто украл статью и выпустил ту под чужим именем в надежде, что Рене устроит скандал и скомпрометирует Энтони! Вот он! Дюссо, как никто, знал об удивительном бардаке на столе главы отделения. И хоть конфликта не вышло, но ведущий хирург остался в выигрыше. Они сами ему помогли, когда запутались в собственных отношениях. Энтони никак не мог доказать свою невиновность, а Рене оказалась слишком разочарована, чтобы немного подумать. Господи! Эти разговоры, намёки, попытки заранее опорочить, чтобы она пришла к единственному неверному выводу. И Рене сделала это. На радость Дюссо. Что же, пора было признать – она слишком глупа.
Зато Дюссо, который делал анализ, оказался
