Джеймс Джонс - Не страшись урагана любви
— У нее будут некоторые неприятности со свекровью, а?
— Я просто заинтересована в его работе. Вот и все, на что я теперь имею право.
— Ну, ты знала, что когда-нибудь это случится, не так ли?
Нежное лицо Кэрол отражало печальное раздумье.
— Думаю — да, — сказала она. — Но я думала, что у меня будет больше участия в выборе, который он сделает.
Иисусе! — восхищенно подумал Дуг. Он завидовал. Подбирать себе преемницу: кого она хотела бы. И ведь она бы пошла на это! Так все запланировать! Иисусе, это как какая-то греческая трагедия. Не удивительно, что она сумасшедшая! Удивительно, что Грант-то — нет. Или, может, и он тоже. Сыграть с молодой невестой такую штуку! Какая бы пьеса (игра) была! Все, кто рождается писателем, должен рождаться и сплетником! Где еще заполучат они материал? Такое не придумаешь!
— Просто я заинтересована в его работе, — сказала Кэрол.
— В этом мы все заинтересованы, не так ли? — грубо сказал Дуг. — Ну, слушай, — сказал он более грубо, чем думал. Он хотел быть честным. Но, может, было в этом и немножко злобненького удовольствия, а? Наверное. — Скажу, что я думаю. Я думаю, что эта девушка, наверное, лучшая из тех, что он может найти. Во всем этом проклятом мире! Я точно говорю! И она тоже беспокоится из-за его работы. Если есть та, на ком ему нужно жениться, так это на ней.
— Ты и правда так думаешь? — прошептала Кэрол.
— Да. Правда, — глядя на ее лицо, ответил Дуг. Он все же наслаждался этим. — И я думаю, ты должна это понять. Черт, я бы сам на ней женился, если б она меня любила.
— Ты сам?
— Да.
— И тогда у тебя было бы три, — улыбнулась Кэрол. — Ты бы троим платил алименты. А не двоим.
Дуг хрюкнул, потом ухмыльнулся.
— О'кей. Правда, ты сэкономила ему алименты за эти чувствительные годы. Но я все же говорю именно о ней. И тебе лучше принять это во внимание. — Господи, зачем он это сказал? Так сильно! Он же не верил в это. Не так сильно. Как и во всех других взаимоотношениях все так случайно. Кто знает? — И она очень яркая, — добавил он. — Мозги у нее есть.
— Я всегда думала, что он женится на добродушной глупышке, — прошептала Кэрол. — Как Джойс. — Но это был не ответ Дугу, и она по-прежнему задумчиво смотрела на город. — Тяжелую роль я себе выбрала, Дуг, — наконец задумчиво сказала она. — Иногда я сомневаюсь, вытяну ли.
Дуг резко отошел от балюстрады.
— Ладно, я хочу еще выпить. И идти спать.
— Я тоже пойду, — сказала Кэрол и встала. Но у двери остановилась. — Я должна убраться отсюда, Дуг, — сказала она неожиданно. — Забери меня отсюда. Куда-нибудь. Куда угодно. Я не могу больше здесь. Я не могу видеть эти лица. Я не хочу их видеть. Особенно Ханта, я не могу его видеть.
Дуг пожевал верхнюю губу.
— Ты что, хочешь сейчас ехать? Ночью?
— Нет. Хотя хорошо бы. Но не хочется брать машину у Эвелин, потому что я не знаю, куда и насколько уеду. — Она вздохнула и потерла лоб. — Поедем завтра. Поедем в Монтего Бей. К твоим друзьям. Родственникам. Всего на неделю. Неделю. Тогда я буду в порядке. Может, просто поездим. Вокруг острова. Говорят, это прекрасный маршрут.
— О'кей, — услышал свой ответ Дуг. — Завтра возьму напрокат машину в «Хертце». Но я бы не советовал пытаться увидеть их в Кингстоне.
— О, нет-нет, — сказала Кэрол. — Ничего подобного.
Когда он вернулся из бара с полным стаканом, она уже ушла.
Губы у него искривились в бесшумном свисте. Дуг пил на террасе почти чистый виски. Но сначала он из предосторожности выключил свет. Комната у него была внизу и в конце длинной галереи, так что она не будет знать, ушел он или нет.
Усевшись в кресло и снова положив ноги на перила, он думал о новой пьесе Гранта и о своей новой пьеса Кэрол — несмотря на то, что сейчас она расстроена и сердита — казалась ужасно холодной, когда говорила с ним о пьесе Гранта. Грант тоже скрытничал, когда он его прокачивал по пути в Монтего Бей и потом. Так это о ней! Ее образ. Это могло объяснить, почему оба они не хотят говорить. Или это потому, что оба они не доверяют Дугу Исмайлеху, считая, что он украдет. Или хоть частично так думают.
Черт подери этого Гранта, подумал он с каким-то восхищенным раздражением. Как кто-либо вообще мог сделать ту третью пьесу, и не просто, а сделать успешно, — это выше понимания Дуга Исмайлеха. Он целиком читал ее уже давно, до ее выхода, до постановки, и готов был поклясться последним центом, что она провалится. Конечно, он не сказал об этом ни Гранту, ни Кэрол. Зачем пылить? Но — пять моряков, запертых в каюте эсминца, лежащего на дне Перл-Харбор на следующий день после Перл-Харбор. Вот и всего-то. Одна декорация. Одна декорация почти в темноте. И сидят пятеро парней, ожидая, когда кончится воздух, когда они умрут. Пять парней говорят о смерти, о жизни, о своей жизни. Время от времени за сценой бьют по стальной тарелке, чтобы зритель думал, что ныряльщики все еще пытаются добраться до них. Должны были разнести в клочья. И что же? Нет, сэррр… Нет, дорогуша, не так было. Почти такой же боевик, как и первая.
Дуг должен был честно признать, что хорошей вещью, великой вещью здесь было то, как эти парни сидят перед лицом смерти, притворяясь твердыми, честными и храбрыми, притворяясь мужчинами, и как каждый постепенно в разговоре последовательно доказывал тем, что он говорил и раскрывал о своем прошлом, что он таким вовсе не был. Последовательно доказывал это аудитории, если не сотоварищам по заключению, которые в буквальном смысле слова сидели в той же лодке и должны были принимать эти выдумки за чистую монету, раз хотели, чтобы и их роли уважали. Рассказывайте об иронии! И так они все и умерли тупыми, ничего не сумев извлечь из этого опыта.
Но в этом не было оснований для успеха. Скорее напротив. И все же успех был. Люди перли на нее. «Белк… и их глаз». Хорошее название, но не настолько. А люди шли.
Дуг знал, что сам и не замахнется на такое. Даже если бы думал. Но он и не подумает. Это не его. В душе возникла глубокая, грязная, бездонная пустота при мысли о своей новой пьесе. Он не хотел о ней думать.
Героя он писал с себя и с парня, которого знал во время войны в Персии. Ситуация основывалась на романе, который у него был через пару лет после женитьбы. Это плюс некоторые жестокие события, случившиеся в Персии во время войны. Не с ним, а с тем парнем. Он все время знал, что в этой идее самая большая опасность в том, что герой может получиться слишком героическим. А он, кажется, ничего не мог с этим поделать. Он, кажется, не мог заставить парня сделать что-то плохое. Да и кроме того, он должен быть каким-то героем. Он пытался скрыть это, делая парня грубее и жестче, чем он в общем-то должен бы быть. Но Пол Гибсон, прочитав все это, написал, что думает, что герой слишком значительный и хладнокровный, в нем нужно больше доброты и сострадания. Но как только он писал о нем что-нибудь доброе и сострадательное, Пол отвечал, что это не сострадание, а сентиментальность. Какого от него хотят? А, ну это все!.. — подумал он, допил и пошел спать.
