Девочка-лед (СИ) - Джолос Анна

И так хочется в ответ свое тепло ему подарить.

— Прости меня. За все прости. За обидные слова, некрасивые поступки, — произносит пылко, разрывая очередной наш сумасшедший поцелуй. — Будь со мной, Ален. Я так хочу этого.

— Рома…

Нежность. Щемящая, раздирающая в клочья сердце, затапливает каждую клеточку.

— Люблю тебя, девочка, слышишь? — пристально глядя мне в глаза, признается он снова. — Ты лучшее, что могло случиться со мной. Не забирай у меня это.

Именно тогда что-то во мне окончательно и ломается. Бесповоротно, навсегда…

Никто и никогда не смотрел на меня так, как он. Обнимаю его. Утыкаюсь носом в сильную шею. Прячу глаза. Чтобы не увидел слезы, застывшие в них.

В горле саднит. Эти его слова заставляют забыть все то, что было между нами. Плохое. Неприглядное. Прошлое, ведь уже все равно не исправить. Так пусть оно там, в прошлом, и остается.

— Мне так хорошо с тобой, Рома, — решаюсь сказать ему все же. — Так хорошо, что даже страшно…

Глава 84

САША ХАРИТОНОВА

Не спится. Хоть ты тресни. Меня родители вот так же рано вечно в кровать отправляют. В десять. Будто я шестилетка, в самом деле. Мама, конечно, исходя из своих собственных соображений. «Здоровый сон — красота на долгие годы» — это ее девиз по жизни. Она у меня вообще повернута на том, что касается внешности. Причем и ее, и моей.

Кстати о ней… Отправляю ей сообщение, не то тревогу поднимет нешуточную. Получив мимимишный ответ, отсылаю сердечко и выключаю телефон. Пару минут сижу в раздумьях, а затем голые ступни все же опускаются на пол. Залезаю в мохнатые тапочки. Решаю сходить на кухню. Чаю выпить, может? Обычно это помогает мне уснуть.

Встаю и направляюсь туда, где сегодня развернулось настоящее шоу. Сперва драка ни на жизнь, а насмерть, а потом и эпичное фаталити от бабы Маши.

Бедный Беркутов! Могу себе представить его состояние: сначала чуть не пустили пулю в лоб, а затем — и вовсе вырубили тяжелым предметом бытового обихода. Прыскаю. Мне кажется, что некий обряд «посвящения» пройден, и пора Лисицыной сдаваться, ведь судя по всему, Роман настроен весьма решительно.

В зале темно. На носочках пробираюсь до кухни, дабы не разбудить этого бешеного. Его баба Маша вроде как сюда положила.

Захожу на кухню и включаю приглушенный свет. Не так давно мы втроем здесь прибрались. Первозданный вид вернуть, конечно, не удалось, но в целом, итог неплохой. Поднимаю тот самый чайничек, которым вырубили Рому, набираю воды и ставлю его на газовую плиту.

Что за звук?

Подхожу к окну и отодвигаю занавеску. Красотень! Намело… Сугробы гигантские, а снег все сыпет и сыпет, сверкая в свете луны серебристыми искорками. Надо же, какая зима в этом году нереальная, особенно здесь! Прямо глаз радуется, хоть я и люблю лето.

Ага… Так-так. Источник шума найден. Злость свою на дровишках вымещает.

Губы почему-то растягиваются в улыбке. Там, у забора Паровозов, он же Паровоз, он же Илья, лихо орудует топориком. И знаете, есть в этом что-то: метель, ночь и парень, вызывающий крайне противоречивые чувства. Раздетый, в одном свитере, без куртки.

Заболеет же, идиот…

Наблюдаю за ним. Дубасит по пенькам с такой силой, что щепки летят в разные стороны. Ну точно, баба Маша собиралась сама колоть дрова. Видимо, он вместо нее и пошел.

Чайник свистит, вода выплескивается, и я спешу снять его с плиты. Устраняю оплошность губкой, ищу на полке вожделенную коробку с чаем и сахар.

— И мне плесни…

— Хоспаде! Паровозов!

Как он тут появился так внезапно!

— А вроде не из пугливых, — комментирует язвительно.

— Крадешься как мышь полевая, — замечаю недовольно. — Чуть кипяток на себя не пролила!

— Растяпа, — бросает в ответ.

Наливаю чай. Тянет свои загребущие лапы и забирает мою чашку с невозмутимым выражением лица.

— Это мой.

— Сначала мужику положено.

Закатываю глаза.

— Что за бред, — фыркаю, но решаю дальше не возмущаться. Молча беру с полки вторую чашку и завариваю снова. Горячий чай я не пью, и потому, узорчатую, пузатую кружку отставляю в сторону. Илья стоит неподалеку и снова заглядывает в холодильник.

— Опять есть собираешься?

Стреляет в меня колючим взглядом.

— Борщ здесь, если ты его там ищешь, — сообщаю я ему, кивая в сторону плиты. — У тебя свитер в крови, кстати. Плечо.

Опускает взгляд.

— Мать твою, — раздраженно цокает языком.

— Ну ожидаемо.

Не говорит ни слова. Подходит ко мне, отодвигает одним движением в сторону и заглядывает наверх, вытягивая шею. Там на полке у бабы Маши хранится аптечка. Это я заметила, когда марафет наводили.

Илья достает небольшую коробку и направляется к деревянному столу, укрытому расписной скатертью. По пути одной рукой снимает свитер.

Ай-яй.

Ну да, я бессовестно его разглядываю.

Хорош… Глупо отрицать очевидное, верно? Я ж девочка, мне можно поглазеть. Все Л — логично.

Профиль напряженный. Сигарета в зубах дымит. Разматывает пугающе темный бинт. Кровищи опять. Не заживет ведь так! То кулаками машет, то дрова колет.

— Дай помогу, что ли, — отталкиваюсь от столешницы.

Ноги сами к нему несут, вот правда… Ему ж действительно неудобно, а мне несложно.

Да-да, Саша.

Подхожу. Невозмутимо перебираю бутылечки, открываю новую упаковку с бинтами и смотрю на кровоточащую рану.

— А если б в сердце? — качая головой, все же позволяю себе задать этот вопрос.

— Значит, в сердце, — говорит равнодушно и затягивается, отчего кончик тлеющей сигареты ярко вспыхивает.

— Ну и дурак. Сядь на стул, — ворчу просто из вредности. — Выше меня почти на голову. Неудобно.

— Коротышка, — пытается меня уколоть, но послушно садится. Стряхивает пепел в пустую железную банку из-под кофе.

— Куда там! Во мне метр семьдесят, да будет тебе известно, — выходит обиженно, совсем по-детски. Но мне все равно.

Пару секунд я залипаю на его шею, рельефную спину и широкие плечи. Он еще и пахнет… так волнующе притягательно… Не могу объяснить, но это точно лучшее из того, что удавалось поймать моему носу когда-либо. В общем, то, что вижу и ощущаю, пробирает до встающих на коже волосков.

Закусываю внутреннюю часть щеки.

Ой, Харитонова, что-то тебя несет не туда…

Отвлеклась я, собственно, помочь же хотела. Очень вовремя вспоминаю об этом, а то стою, как недалекая дура. Разве что рот не открыла. Или открыла?

Беру в руки стеклянный бутылек. Заливаю рану обеззараживающим раствором.

Да, то еще зрелище!

— Больно? — интересуюсь, невзначай дотрагиваясь до его плеча ладонью. Голос-то плывет как.

Робеть удумала, Александра?

— Нет.

Вот же врет! Вижу ведь, как сильно на скулах проступили желваки.

— Потерпи, я знаю, что щиплет.

— Ты че как с ребенком со мной? — возмущается, посылая в мою сторону взгляд, полный недоумения. Большой мальчик, ясно-ясно.

— Ладно, человек-робот. Не буду, — тяжело вздыхаю.

Сложный, похоже. Причем во всех отношениях.

Пальцами, которые почему-то трясутся, разворачиваю бинт и начинаю перематывать его плечо. Горячий какой, как будто у него температура. А может, так и есть?

«Просто горячий, Саш», — ехидничает злой, вечно стебущий внутренний гном.

— И давно? — спрашивает вдруг, раскуривая уже новую сигарету.

Дурная привычка, только что ведь курил. Странно, но меня это совсем не раздражает. Даже вдыхаю глубже, чтобы понять, чем это дело ему так нравится.

— Что давно? — не сразу до меня доходит, о чем он.

— Эти двое… спелись, — поясняет нехотя.

— Ну, — вытираю взмокшие от волнения ладони о джинсы. — Как тебе сказать. Это началось года два назад.

— Че? — сигарету чуть ли не роняет. Поворачивается. Бровь вопросительно вскидывает.

елки-палки. Не делал бы он лучше так. Прямо-таки катастрофа, а не парень. Это вам не рафинированные мальчики нашей гимназии. Беркутов и Абрамов не в счет. Но вот образ обожаемого мною Бондаренко навечно померк в первые же секунды моего «знакомства» вот с Ним. Сколько ему лет интересно? Двадцать? Больше?