Девочка-лед (СИ) - Джолос Анна

Харитонова громко выдыхает.

— Ну ты, баб Маш, дала жару, — ни к месту хохочет Илья. — Устранила соперника, так сказать.

— У тебя, Паровозов… такое тонкое чувство юмора, — с сарказмом в голосе замечает Сашка. — Переведу для одаренных: иногда лучше смолчать.

Он в ответ посылает ей убийственный взгляд.

— Ой, ежечки, Ляль, Лялечка! — принимается причитать бабушка и параллельно с этим креститься, — Прости меня, дуру старую, я ж подумала, что это бандюган, пришедший за обстрелянным Паровозовым. Захожу в хату, а он тут отмывается от кровищи. Пистолет у кармане. Кругом все перевернуто, ой ну вот и…

— Баб Маш, ну ты Терминатор, ей богу. Огрела так огрела, — веселится Паровозов.

Женщина всплескивает руками, ставит инструмент возмездия на плиту и начинает стягивать с себя тяжелое пальто.

— Ром, Рооомка, очнись, пожалуйста. Прошу тебя! — осторожно касаюсь ушибленной скулы.

Бабушка уже топчется рядом. Тоже присаживается на пол и принимается его осматривать.

— Милок, ой родимый, прости. Бес попутал. Ляль, ой че делать-то! Ой горе-то!

— Вы что, Ромашку убили? — слышим мы голос перепуганной насмерть Ульянки.

Девочка стоит в проеме, широко распахнув глаза, а через секунду заходится страшным воем. Сашка спешит к ней, чтобы успокоить и увести. И только Паровозов по-прежнему, продолжает забавляться.

— Ром, Ромка… слышишь меня? Очнись, ну пожалуйста, очнись! — молю отчаянно.

— Ну-ка отойди. Эй ты, — он начинает лупить Романа ладонями по лицу.

— Ты что делаешь, идиот! — ругаю я его. — Спятил?

— Ммм, — Рома стонет.

— Очухался, Пернатый? — хмыкает Илья, когда тот силится открыть глаза. — А че за запах от него? — принюхивается. — Бухал, что ли?

— Рома не пьет, — отвечаю я ему раздраженно.

— Лисааа, — подает голос Ромка.

— Слава богу! — трогаю дрожащими пальцами его лицо: щеки, лоб. — В себя пришел.

— Ох, миленькай, прости бабку грешную. Каюсь, не разобравши стукнула.

— Лисааа, — глаза несчастного фокусируются на мне. Какое-то время он просто смотрит на меня, а потом, нахмурившись, выдает то, что я никак от него не ожидаю услышать. — Давай… поженимся, а?

— Ба, он, кажется, бредит, — поглаживаю его по многострадальной голове. — Где болит, Ром? Скажи, где?

— Выжрал бутылку самогона в одно рыло, — сообщает Паровозов, демонстрируя нам пустую стеклянную тару.

— Но я уверена, что он не пьет! Никогда! — изумленно таращусь на Ромку.

— Хреново значит знаешь дружка своего, — замечает Илья язвительно.

— Лисаа, выходии… за меня. Люблю не могу, — лепечет Ромка и пытается протянуть ко мне руку.

— Пусть заткнется.

— Он не в себе, — краснея до корней волос, объясняю я присутствующим.

— Алеен, поцелуй, а…

— Только очнулся, и сразу поцелуи подавай ему, — Баба Маша хихикает. — Потешный!

— Он так и будет ковром тут валяться? — распсиховавшись, недовольно интересуется Паровозов.

— Ой, Илья, ну так не стой столбом-то! Помоги уж поднять гостя! — приказным тоном требует бабушка. — Встретили так встретили парня! С «хлебом и солью», что называется. Век не забудет! Давай-давай, порезвее, в дальнюю комнату его тащи. Отдохнуть ему надобно после такого.

Паровозов с гримасой пренебрежения на щетинистом лице поднимает Беркутова с пола.

— Тяжелый, падла, — ворчит, закидывая его руку на здоровое плечо.

— Ооо, это ты, РЖД, — хохочет Рома, хлопая его по спине.

— Завали хлебало.

— Вдруг у него сотрясение, ба? — обеспокоенно осматриваю сзади голову.

— Сейчас Степановны дочку приглашу. Не хай посмотрит. Так-то вроде паренек крепкий, но мало ли чего.

— Что Паровозов тут делает? — перехожу на шепот.

— Так я сама его в дом привела вчера. Он же ж у меня спирта и тряпок попросил. Подстрелили его, Лялька. Пулю мы сами доставали. Ох… Ищут его серьезные люди вроде.

— Ясно, — по спине бежит холодок.

Спешу вслед за парнями. Очень вовремя захожу в комнату. Потому что терпение Паровоза явно на грани, ибо эти двое опять пререкаются друг с другом.

— Все серьезно у нас, — втирает ему Беркутов. — Понимаешь ты, не?

Илья раздраженно цокает языком.

— Вот тут, — Рома тычет себе в грудь, — знаешь, как болит адски. Это они… чувства.

— Клоун, — Илья грубо стряхивает его на кровать.

— Замуж пойдет за меня… не за тебя.

— Это вряд ли, — мрачно отзывается Паровоз на его реплику.

— А я ей ребенка заделаю, — невозмутимо выдает пьянчуга, — никуда не денется тогда.

ЧТО ОН НЕСЕТ??? Меня в жар бросает моментально. А у Ильи, резко остановившегося после этого заявления, аж лицо перекосило от гнева. Пальцы в кулаки сжимаются, а взгляд…

— Это галлюцинации, не обращай внимания. Спасибо большое, что помог! — спешу поблагодарить его механическим голосом.

— Угомони его, не то я с большим удовольствием добавлю ему *****лей, — предупреждает зло, проходя мимо.

Я сглатываю и киваю. Тороплюсь закрыть за ним дверь. Достаточно уже разборок и рукоприкладства на сегодня.

— Лисица…

— Ты зачем пил, Ром? — подхожу к нему. Он пытается встать, но у него ничего не выходит. — Ну куда ты собрался? — укладываю его назад.

— Че башка трещит-то так? — сжимает голову ладонями и морщится. — Этот, что ли, приложил меня?

— Нет, — опускаю глаза. — Бабушка.

— А, — понимающе хмыкает он.

— Врач идет уже, Ром, — усаживаюсь рядом и тяжело вздыхаю. — Надеюсь, что с тобой все в порядке…

*********

Рому осматривает дочка Зои Степановны, Галина. Она врачом работает в травматологии Жулебино. По итогу, сообщает, что сотрясение если и есть, то легкой степени. У Ромы, слава Всевышнему, отсутствует рвота, спутанность сознания, нарушение речи, зрения и слуха. Он вспомнил детали вечера, и это, по словам Галины, хороший знак. А вот алкоголь в крови — вообще ни к месту, но, как говорится, что уже теперь…

Мне было сказано обеспечить пострадавшему полный покой, следить за дыханием и давлением. Поить его чаем и прикладывать холодный компресс. Чем я сейчас собственно и занята.

За окном глубокая ночь. В комнате горит торшер, отбрасывая на стену пугающие тени. Ромка лежит на подушках и не сводит с меня глаз. Проснулся совсем недавно.

— Лисица, — берет меня за руку и сплетает наши пальцы. Целует внешнюю часть моей ладони, разгоняя по телу толпу мурашек.

— Не делай резких движений Ром, нельзя, — хмурю брови.

— Иди ко мне тогда…

— Ром, — щеки тут же вспыхивают. — Вдруг бабушка или Ульянка зайдут.

— Три утра, они спят, — настойчиво тянет к себе. Морщится, отодвигаясь чуть в сторону. Голова болит, видимо.

Приходится отложить компресс и забраться к нему под одеяло.

— Ближе, Лисица, еще, — откидывает руку и вынуждает меня сократить расстояние между нами на максимум.

Зарывается носом в мои волосы и осторожно гладит пальцами спину. Я закрываю глаза. Горячая кожа под щекой. Не дышится совсем. Лежу на его груди, слушаю, как часто и гулко бьется его сердце. И где-то там, в области солнечного сплетения, чувствую невероятный трепет.

— Лисица, — мягко касается моей щеки.

— Пить хочешь? — приподнимаюсь и поворачиваюсь к нему.

Медленно головой качает.

— Губы твои хочу, — произносит страстным шепотом.

Сглатывает и шумно выдыхает, когда дотрагивается до них пальцами, лаская. Да и со мной что-то невообразимое творится. Жарко, душно и температура как-будто.

В глаза его горящие смотрю, не могу взгляд оторвать.

Повинуясь глупому порыву, тянусь к нему. Легкое прикосновение к губам, и весь мир вокруг распадается на атомы.

Само собой все происходит. Инстинкты, наверное. У меня определенно получается лучше, чем в прошлый раз. Может, не так уж я безнадежна?

Жадно целует. Умело. Горячо.

Рассыпаюсь на части. В голове пусто, сердце громко стучит. Его. Мое. Тарахтят синхронно на износ. Плыву по волнам наслаждения. Так невероятно хорошо. До дрожи… До эйфории: дурной, ненормальной.