Выбор (СИ) - Дейс Джули

— Но это конец…

— Это не конец, просто наши жизни немного поменяются.

Оскорбление вспыхивает на её лице.

— Немного поменяются? Ты будешь в моей жизни только из-за того, что будешь чувствовать вину и ответственность! Ты будешь в ней только потому, что будешь считать себя должным и обязанным, ни потому, что любишь меня, а потому что должен!

— Ты всё приукрашиваешь.

— Посмотри мне в глаза и скажи, что любишь меня! Ты уже говорил, но это ничего не означает, ведь так? Ведь таким было твоё мнение: после секса не признаются в любви!

— Многое поменялось.

Сокращаю между нами расстояние и провожу пальцами вдоль карамельных волос, наблюдая, как они покорно позволяют пройтись между ними. Знаю, что буду скучать по этим моментам, что больше не смогу подойти и поцеловать её, бросить всё и найти её в стенах университета, чтобы увезти и с помощью таких мелочей, как пицца, звездное небо, зоопарк, катание на сноуборде, помощь в лаборатории или принятие совместной ванны, не заполучу самую искреннюю и обворожительную улыбку. Она будет считать, что я рядом только из-за ребёнка, а я буду учить себя жить так, как жил до встречи с ней: упиваясь хоккеем. По крайне мере, попытаюсь. Нас всегда будут связывать воспоминания, и я надеюсь, не только они. Страшно разочароваться в ней ещё больше. Страшно, если она сделает то, что задумала.

— Я продолжаю любить тебя.

Оставляю поцелуй на её лбу, но мягкость моего голоса Эмма принимает в штыки, когда вздрагивает и отстраняется. Она смотрит на меня с неприкрытой болью и печалью.

— Если бы это было правдой, ты бы выбрал меня. Мы могли справиться со всем вместе. Но ты не выбираешь меня.

С этими словами, она разворачивается и направляется в параллельную мне сторону. Эмма не оборачивается, кажется, она даже вскидывает подбородок и выпрямляет спину, словно после моих слов единственное заключение, к которому она пришла — гордость.

Глава 38

Каждый последующий день отдаляет нас друг от друга. Теперь наш диалог раз в день сводится с вопросу от меня:

— Как себя чувствуешь?

И ответу от неё:

— Всё в порядке.

Так каждый день. Кажется, даже не нужно спрашивать, ведь ответ очевиден, как и вопрос. Эмма проходит мимо. И если бы я не пытался завести с ней разговор первым, вероятно, она больше никогда не сказала бы мне и слово. Несмотря на то, что она может находиться на расстоянии нескольких шагов или вытянутой руки, пропасть между нами становится немыслимой. Единственное, что известно — она встала на учёт, но это только благодаря Алестеру, который держит меня в курсе. Кажется, пропасть образовывается даже между ними. Я замечаю, что они редко переглядываются, шепчутся или смеются. Конечно, она улыбается, но уже не так, как прежде, скорей, вынуждено. Каждый новый день я чувствую себя виноватым ещё больше, ведь буквально поставил её перед фактом и то, что она не делает аборт, скорей всего, только благодаря мне. Я пошатнул её силу воли. Спустя неделю, она начинает редко появляться на обеде, тогда я встаю и ищу её, заочно зная, что обнаружу в лаборатории. Она больше не поворачивается, даже если чувствует мой взгляд. Я просто смотрю ей в спину несколько минут и ухожу, не получая никакой реакции. Отныне она старается делать вид, что мы не знакомы, хотя знает, что я не оставлю её. Я буду рядом, как и говорил. Это не только её ответственность, но и моя. Нас всегда будет связывать ребёнок. Глупо врать себе, что только он. Чувства живы, хоть и подавлены. На наших собственных глазах разваливается абсолютно всё, и мы ничему не препятствуем, позволяя этому карточному домику складываться.

Я даю согласие на игру не дождавшись четверга, но это согласие только потому, что хочу убежать от самого себя. Так или иначе, сбежать не получается. Мысли догоняют и становится только хуже. Я тренируюсь каждое утро и каждый вечер, днём стараюсь отвлечься и даже вовлечь себя в учебу, но буквы перед глазами плавают, а слова, что влетают в сознание, тут же из него вылетают. Говорят, что любовь окрыляет, но также легко она подрезает крылья и единственное, что происходит — падение. Неважно, как высоко взлетел, падать больно с любого расстояния.

— Смотри.

Обращаю взгляд к руке, что мельтешит перед глазами и натыкаюсь на телефон.

— Знаешь, дерьмово лазить по её шкафам, — говорит Алестер. — Лучше узнавай сам или вообще сходи с ней.

— Она ничего не говорит.

— Может, ты плохо спросил?

Листаю фотографии выписок из клиники, которые сделал Алестер, но ничего не понимаю, кроме её личных данных. На них непонятные цифры и буквы.

— Я сказал, что хочу пойти с ней и помочь, она отказалась.

— У неё все вены исколоты, — мрачно сообщает он. — Гребаные анализы, как будто им нужно несколько литров её крови, чтобы всё проверить.

Жму плечами, потому что нет подходящего аргумента, кроме одного.

— Им виднее.

— Какой раз хочу спросить: о чём ты думал?

— О том, что верю ей.

— Не тем местом верил.

— Уже ничего не изменить, — твёрдо проговариваю я.

— Можно было, если бы ты не запретил ей.

Вспышку гнева в моих глазах не трудно пропустить. Алестер плотно поджимается губы и на минуту замолкает, не пытаясь продолжить данную тему. Но я ошибаюсь, потому что он становится угрюмым.

— Что хорошего? Она беременная, сейчас мы можем платить за квартиру и покупать продукты, скоро этим буду заниматься только я. Ты когда-нибудь сводил концы с концами? Это дерьмово, чувак, я знаю, что это такое. Скоро мы снова к этому придём. Даже если она начнёт работать, кто-то должен сидеть с ребёнком, пока мы на работе, это охрененные деньги няне, то же самое, что она будет сидеть дома. Ты думал только о себе, когда говорил ей это.

— Я обо всём позабочусь.

— До какой поры?

— Я всегда буду заботиться о ней. Ни она, ни ребёнок, не останется на улице и без еды.

— Это не развлечение. Это ребёнок. Ему нужны памперсы, одежда, еда, внимание. Ты почти заставил её бросить учёбу, в итоге, она ещё останется без образования. Стипендию никто не вернёт.

— Если ты будешь продолжать, то у меня дрогнет рука.

— Посмотри на всё трезво.

— Я смотрю трезво. Она пожалеет о том, что сделает это. Ты хочешь принудить её убить ребёнка.

— Где гарантии, что ты не исчезнешь?

Стискиваю челюсть и скриплю зубами.

— Я не собираюсь давать тебе или кому-то гарантии. Я знаю, на что иду, когда выступаю против.

— Я найду тебя, помни об этом. Без шуток. Только попробуй оставить её со всем этим дерьмом одну.

— Лучше будь рядом с ней, а не угрожай мне. Меня она теперь старается обойти стороной, остался только ты.

— Я не знаю, кто из вас решил прийти к тому, чтобы разойтись, когда стало известно о беременности, но то, что будет дальше — только на твоей совести. И кстати, если ты не заметил, меня она тоже не подпускает близко.

— Ты хотя бы живешь с ней и видишь.

— Она живёт в своей комнате. Видимся, только если выходит из неё в сторону кухни или ванной.

— Игра через несколько дней, — говорю я не зная, для чего.

— Я в курсе.

— Не у университета. Я согласился сыграть с командой, она знает. Если сможешь, приведи её.

Алестер морщится.

— Ненавижу хоккей.

— Из тебя неудачный пример истинного жителя Канады.

— Плевать, всё равно игра дерьмовая.

Выгибаю бровь, окидывая его скептическим взглядом.

— У тебя детская травма?

— Вы все заносчивые засранцы, с вас нехрен взять.

— Наверно, круто судить всех не зная лично.

— Ты тоже в их числе. Ничем не лучше.

— Кто бы сомневался, что ты назовёшь меня исключением.

— Можешь только надеется, ты переспал с моей лучшей подругой и она залетела. Хочешь, чтобы я пожал тебе ладонь?

— Нет, спасибо. Кто знает, где побывала твоя рука.

Алестер пихает меня плечом и слабо улыбается.

— Я всегда мою руки с мылом.