Разрушенные - Кристи Бромберг
Поднимаю глаза от бумажки, умоляя Колтона объяснить.
— Новое начало, — говорит он, его глаза говорят мне, что он готов, — …перерождение.
Втягиваю воздух, глаза жжет от слез, значение символа настолько пронизывающее, что я не могу подыскать слов, чтобы ответить, поэтому просто киваю.
— Ладно, я понимаю, ты охрененно милый голубок и все такое, но мне не терпится причинить тебе гребаную боль, Вуд, так что подвинь свою задницу, — говорит он, прижимая плечи Колтона к спинке кресла и подмигивая мне с ухмылкой. — Потому что у тебя, засранца, не будет шанса переродиться, если будешь сидеть тут и смотреть на нее, пока не загнешься.
Смеюсь, моя любовь к человеку, которого я только что встретила, уже сильна. Колтон подчиняется, но не без ответа.
— Чувак, ты просто завидуешь!
— Да, бля, завидую. Уверен, она может… — он замирает, бросая на меня взгляд, а затем вниз, туда, где он подготавливает свое оборудование, — …приготовить отменные макароны с сыром. — Он снова посмеивается (Прим. переводчика: «макароны с сырок» могут быть употреблены как эвфемизм «занятию сексом»).
— Чертовски верно, — говорит Колтон, хлопая его по плечу. — Вкусные, с кремовым вкусом.
Задыхаюсь одновременно с Кувалдой, и наши лица краснеют от смущения. Недоверчиво смотрю на Колтона и качаю головой, в его глазах мелькает озорство. И этот взгляд — нарушителя спокойствия в полной красе— заставляет меня улыбнуться еще шире.
— Только за это я должен набить тебе надпись «чертова девчонка»… — он качает головой, игла оживает и Колтон вздрагивает от этого звука. Кувалда запрокидывает голову и хохочет глубоким рокочущим смехом. — Не ссы, засранец! Ой, вот сердечко. Ой, вот вагина. Ой, вот маргаритка! — Кувалда дразнится, притворяясь, что прикладывает иглу к телу Колтона.
Умираю от смеха, так отчаянно нуждаясь в подобном юморе после тяжелой ночи.
— Ой, а вот ботинок, торчащий у тебя из задницы — больше подходит! — Колтон начинает смеяться, но останавливается, как только Кувалда прикасается иглой к его боку. Я никогда раньше не видела, чтобы кто-то делал татуировку, и мне очень любопытно. Встаю и подхожу к свободному стулу рядом с Колтоном, чтобы посмотреть.
Сначала я даже не смотрю — не могу, потому что вижу, как напряглось тело Колтона, как он выдохнул, когда игла впервые его коснулась.
— Боже, ничего не меняет, — говорит Кувалда с раздражением в голосе. — Раз поведешь себя как баба — останешься ей навсегда. — Жужжание прекращается, и он поднимает голову, чтобы посмотреть на Колтона. — Серьезно, чувак? Если мне придется беспокоиться о том, что ты дрожишь, как чертов чихуахуа, тогда у нас серьезные проблемы, и я не буду претендовать на авторство этой работы.
Колтон просто поднимает руку и показывает средний палец, прежде чем перевести взгляд на меня, а затем закрывает глаза, когда игла начинает снова. На этот раз жужжание не стихает, и после того, как Колтон немного расслабляется, я обхожу Кувалду с другой стороны, чтобы проверить, смогу ли выдержать, наблюдая, как он пускает Колтону кровь. И когда я наконец набираюсь смелости посмотреть вниз, я в замешательстве.
Игла Кувалды обрабатывает символ мести. Он вырезает темно-красные линии, заставляющие меня съежиться при мысли о том, как это должно ощущаться на ребрах Колтона. Поднимаю взгляд и вижу, что Колтон не сводит с меня глаз, пытаясь понять, что происходит.
— Кувалда придумал, как наложить новый узел поверх символа мести.
— Мести больше нет, — шепчу я, и по какой-то причине эта идея так трогает меня, что я стою, приоткрыв рот, качая головой, и наблюдаю, как Кувалда изменяет замысел, который вместо того, чтобы еще больше уничтожать Колтона, даст ему надежду.
— Пора отправить демонов на покой.
Сглатываю комок, вставший от слов Колтона поперек горла, и тянусь к нему, чтобы взять его за руку, пока мы наблюдаем за медленной трансформацией одного из его татуированных шрамов. Того, который теперь становится символом надежды и исцеления.
По прошествии времени, в течении которого я еще больше влюбляюсь в Кувалду, татуировка Колтона меняется.
— Я хочу посмотреть, прежде чем ты меня перевяжешь, — говорит Колтон, когда Кувалда намазывает его вазелином. — Иди погладь своих кисок, а я пока удостоверюсь, что ты, засранец, не набил мне туда никаких сердечек или радуг, когда загораживал мне вид. — Колтон встает со стула, и я замечаю, что время, которое ему требуется, чтобы прийти в себя из-за последствий аварии, теперь стало намного короче. Он направляется в соседнюю комнату, где находится зеркало.
И я не знаю, из-за чего — возможно, из-за событий ночи или, надежды, вплетающей свои нити в наши жизни — но я принимаю решение еще до того, как Колтон открывает дверь в комнату. Я должна действовать немедленно, прежде чем потеряю смелость, прежде чем моя разумная голова доберется до моего неразумного сердца.
Пока я не струсила.
— Эй, Кувалда, — говорю я, усаживаясь в кресло Колтона и приспуская резинку спортивных брюк, обнажая бедренную кость. — Думаю, сейчас самое время сделать первую татуировку. Я хочу ту же самую, только поменьше.
Он смотрит на меня, в его глазах пляшут удивленные огоньки.
— Дорогуша, когда я сказал «трахаться», я и не думал, что ты предложишь, не говоря уже о том, чтобы снять с себя штаны, когда Вуд в соседней комнате. — Он подмигивает мне и улыбается, прежде чем посмотреть мне в глаза. — Хочешь моей смерти?
Я смеюсь.
— Он остынет. Кажется, он питает к тебе слабость, Кувалда.
— Да, скорее из-за своего слабоумия. — Он только облизывает губы и смотрит на мое бедро, а потом снова мне в глаза, в его взгляде беспокойство и неуверенность. — Ты уверена? Это вроде как навсегда, — спрашивает он, удивленно приподнимая бровь. Киваю, прежде чем потеряю смелость пройти через это — доказать Колтону, что хочу быть рядом с ним на каждом шагу в этом путешествии.
Кувалда смеется и потирает руки.
— Мне всегда нравилось первым прикасаться к девственной коже. Это заставляет мои гребаные яйца сжиматься и прочее дерьмо… — он выдыхает. — Черт возьми, прости. Снова. — Он качает головой и начинает выводить изображение на моей бедренной кости, посматривая на меня, чтобы убедиться, что оно там, где я хочу.
— Уверена? — снова спрашивает он, и я киваю, потому что так чертовски нервничаю, что едва могу проглотить комок в горле.
Я не из тех девушек, кто набивает татуировки, говорю я себе, так зачем я это делаю? А потом понимаю, что я так же
