Разрушенные - Кристи Бромберг
— Я попытался быстрее доказать, что не проклят, даже несмотря на то, что он делал со мной все это. В старших классах я прошелся по всему спектру девушек, чтобы доказать себе обратное. От этого я чувствовал себя хорошо — женщины меня хотели и желали — потому что это забирало мой страх… но потом это стало моим способом справляться… моим механизмом. Удовольствие, чтобы похоронить боль.
Шепчу эти слова одновременно с ним. Фраза, которую он произнес в гостиничном номере во Флориде, не давала мне покоя, разъедала меня, потому что я хотела понять, почему он так думает. И теперь я понимаю. Спать со всеми подряд. Трахнуть и бросить. Все это способ доказать самому себе, что прошлое не оставило на нем шрама. Способ наложить временный пластырь на открытые раны, которые никогда не заживали.
Зажмуриваюсь, мои разум и сердце болят за этого мужчину, его голос разрывает тишину.
— Я помню не все, но помню, что он подходил ко мне сзади. Вот почему… — его голос звучит так слабо, что затихает, отвечая на вопрос, который я задала в ночь после благотворительного вечера.
— Хорошо, — говорю я ему, чтобы он знал, что я его слышу, понимаю, почему его лишили возможности принимать такое невинное прикосновение.
— Супергерои, — продолжает он, и от его откровенности у меня перехватывает дыхание. — Даже в детстве я должен был за что-то держаться, чтобы избежать боли, стыда, страха, поэтому я звал их, чтобы попытаться справиться. Чтобы иметь какую-то надежду удержаться.
Чувствую на губах соль. Предполагаю, что это мои собственные слезы, но не уверена, потому что не могу сказать, где заканчивается он, и начинаюсь я. И мы не двигаемся, оставаясь сидеть лбом ко лбу, и я задаюсь вопросом, легче ли ему сидеть вот так — с закрытыми глазами, колотящимися сердцами, стремящимися друг к другу душами — чтобы избавиться от всего этого. Чтобы не видеть отчаяния, боли и сострадания в моих глазах. Но даже несмотря на то, что его глаза закрыты, я чувствую, как цепи, так долго сковывающие его душу, начинают спадать. Чувствую, как рушатся его стены. Чувствую, как из этого места надежда улетает в темноту. Только он и я в месте, где он теперь может следовать своим мечтам, не приближаясь к своему прошлому.
Наклоняю голову и целую его в губы. Чувствую, как они дрожат под моими губами, мой уверенный в себе мужчина обнажен и открыт. Наконец, он откидывает голову назад, наши лбы больше не соприкасаются, но теперь я могу смотреть ему в глаза и видеть ясность, которой никогда не было раньше. И маленькое местечко внутри меня вздыхает от того, что он, возможно, сможет сейчас обрести покой, сможет успокоить демонов.
Торжественно ему улыбаюсь, он прерывисто вздыхает, протягивает руки и поднимает меня с колен к себе на колени, где обнимает меня. Я сижу, а меня укачивает и утешает любимый мужчина, способный на большее. Надеюсь, он наконец-то сможет это увидеть и принять. Мужчина, который клянется, что не знает, как любить, и все же именно это он дает мне прямо сейчас — любовь — посреди самого темного отчаяния. Прижимаюсь поцелуем к его подбородку, его щетина щекочет мои чувствительные губы.
Прах разбитого прошлого оседает вокруг нас, когда надежда поднимается из его останков.
— Почему ты рассказал мне об этом сейчас?
Он быстро втягивает воздух, крепче обнимает меня, целует в макушку и тихо посмеивается.
— Потому что ты гребаный алфавит.
Что? Качаю головой и отстраняюсь, чтобы посмотреть на него. И когда я встречаюсь с ним взглядом, когда улыбка, расплывшаяся по его лицу, озаряет зеленым светом темноту вокруг нас, мое сердце падает в новые глубины любви к этому человеку.
— Алфавит?
Уверена, выражение моего лица заставляет его ухмылку стать шире, подмигнув ямочками, он трясет головой. Искра его «я», которую он утратил, вспыхивает мимолетно, звуча оттенком насмешливого высокомерия в его голосе, и это согревает мое сердце. Он снова посмеивается и произносит «Гребаный Бэкс», прежде чем наклониться вперед и прижаться своими губами к моим, не отвечая на мой вопрос.
Он отстраняется и пристально смотрит на меня.
— Почему сейчас, Рай? Из-за тебя. Потому что я толкал и тянул, причинял тебе слишком много боли… и несмотря на все это, ты боролась за меня — чтобы удержать меня, помочь, исцелить, обгоняла меня — и впервые в жизни я хочу, чтобы кто-то сделал это для меня. И я хочу быть свободным, чтобы сделать это для кого-то другого. Я… — он вздыхает, подбирая слова, чтобы выразить эмоции, виднеющиеся в его глазах. Глазах по-прежнему затравленных, но теперь гораздо меньше, чем когда-либо прежде, и только это облегчает боль в моей душе. — Мне нужен шанс доказать, что я на это способен. Что все это… — он делает неопределенный жест рукой, — не лишило меня того, что я могу быть тем, кто тебе нужен, и дать тебе то, что ты хочешь, — умоляет он.
Слышу печаль от его признаний, все еще звучащую в его голосе, но я также слышу вплетенные в него надежду и возможность. И это такой приятный звук, что я прижимаюсь губами к его губам.
Я все еще чувствую, как его охватывает дрожь, когда он проникает языком между моими приоткрытыми губами, желая углубить поцелуй. Я все еще чувствую, как он пытается найти опору на новой почве, на которую пытается встать, но я знаю, он ее обретет.
Потому что он боец.
Так было всегда.
Так будет всегда.
ГЛАВА 36
Бросаю на него взгляд, наблюдая, как свет уличных фонарей играет на его лице, и тихо напеваю «Все» группы Lifehouse, звучащей по радио. Уже поздно, но время не имело значения, когда мы сидели вместе на трибунах, залечивая старые раны и делясь новыми начинаниями. Сэмми ведет мою машину к дому, но когда мы с Колтоном на Range Rover съезжаем с автострады, я понимаю, что домой мы пока не едем.
Дом.
Какая безумная идея. Я еду домой с Колтоном, потому что сейчас, после сегодняшнего вечера, это слово значит гораздо больше, чем просто кирпичное здание. Оно означает утешение, исцеление и Колтона. Моего Аса. Вздыхаю, в груди тесно от любви.
Вновь
