Красивый. Родной. (не)Мой (СИ) - Милоградская Галина Luchien.
— Алина. — Дружелюбность начинает напрягать. Наверное, я совсем мозги потеряла, раз отвечаю. Пусть просто довезёт до места, этого достаточно.
— А витязя как? Тебя как зовут, витязь?
— На дорогу смотрите. — Получается резче, чем необходимо, ну и пусть.
— Не обижайся, Алина-джан, я просто помочь хочу! У меня жена как раз постояльцев ищет, прежние съехали недавно, а найти непросто.
— Почему? Туристов мало?
— Какие туристы, слушай! Это не туристы, это камнепад какой-то! Приезжают, мусорят, нос воротят, а потом снова в свои города! У нас тут посмотри какая красота: горы, воздух! А им тут и доставку подавай, и рестораны подавай, и номера люкс подавай… И чтобы подешевле, а всё равно не так!
Джаник эмоционально размахивает руками, но ведёт машину на удивление ровно. Всю дорогу слушаю его жалобы на приезжих и не могу перестать кивать в такт: наверное, это боль жителей всех курортных городов — туристы. С одной стороны, без них никак, с другой — с ними тоже тяжело.
— Держи, Алина-джан, — говорит Джаник, выгрузив чемоданы перед гостиницей. Протягивает визитку. Вот уж чего от него не ждала! — Это жены телефон, Мадина зовут. Позвони, может, понравится тебе наш домик. Там по-простому всё, но чисто. И туалет в доме, не снаружи, как у других.
Истерично хмыкаю. Где-то ещё есть туалет на улице, серьёзно?!
Следующие два дня мы с Илюшей просто гуляем по городу и дышим. Воздух тут совсем другой: сладкий, даже не знаю, с чем сравнить. Хочется дышать полной грудью, вытесняя другой, солёный, любимый… Я на самом деле сделала это? Всё бросила и сбежала. Надо ли этим гордиться? Если бы дала себе время, наверняка так и осталась бы в Севастополе. Столько «но» и «а если», через которые я перешагнула и начала с чистого листа. Должно быть страшно, но пока какое-то оцепенение, словно это не со мной происходит.
Просматриваю недвижимость и мрачнею — то, что нравится, слишком дорого, остальное — далеко от садика и санаториев. И как быть? Решаюсь позвонить Мадине не сразу. Впрочем, за спрос денег не берут. Джаник приезжает на следующий день, улыбается, как будто старую знакомую увидел.
— Алина-джан! Садись, садись, красавица, и витязя устраивай! Сейчас Джаник вам такую красоту покажет! Дышать забудете!
Дорога и правда живописная — мы поднимаемся в гору, с двух сторон лес, дома как будто его часть, вырастают из ярко-зелёных зарослей. Останавливаемся у высоких ворот, которые сейчас настежь распахнуты. Внутри двухэтажный каменный дом с деревянным балконом, по двору ходят куры, при виде которых у Илюшки вспыхивают глаза. Навстречу выходит красивая полная армянка лет сорока пяти на вид.
— Вот она, царица моя, — с гордостью говорит Джаник.
— Какая худенькая! — восклицает Мадина. — Смотри, ветер подует, и в горы унесёт! Но ничего, тётя Мадина тебя откормит, чтобы на женщину была похожа, а не на цыплёнка. Э-э, а кто тут у нас такой красивый?
От напора голова идёт кругом. Мадина говорит, не переставая, изредка прикрикивает на мужа, когда тот пытается вставить хоть слово. Домик, о котором говорили, стоит в глубине большого сада. Их тут несколько, как объяснила Мадина, скоро всё будет туристами забито, но этот они долго местным сдавали, пока те в Сочи не перебрались.
— Все бегут куда-то, зачем бежать? Жили, горя не знали. Нет, тихо им тут, суеты захотелось, — ворчит Мадина, разливая душистый чай из горных трав по кружкам. — Значит, ты у нас врач? Какая хорошая профессия! Врачи всегда нужны.
Даже не поняла, как успела выложить всё про себя. Только про Максима опустила, просто сказала, что решила начать новую жизнь. Мадина посмотрела цепко, но ничего не спросила.
— Вот, что, — она кладёт ладони на стол, — поживите пока у нас. Нечего в гостиницу деньги сливать, тётя Мадина с ценой не обидит. Устроишься на работу, сына пристроишь в садик, тогда решишь, оставаться или другое жильё искать.
Я не верю, что всё так легко устроилось, просто не верю. Может, это вселенная так извиняется? Не видела очевидного, закрывала глаза на тревожные звоночки, жила во лжи… Больше этого не повторится. Никаких мужчин в моей жизни не будет, не в ближайшее время точно. Но всё-таки вера в хорошее живёт внутри, и мир не без добрых людей. Поэтому я соглашаюсь, а там будто что будет.
Глава 9
Максим
Ночью море особенно завораживает, и неважно, какая погода — оно прекрасно при любой. Сейчас спокойное, гладкое, в воде отражается луна, небо над головой бескрайнее. А у меня внутри девятибалльный шторм, волны обрушиваются на голову, крутит всё внутри. В детстве один раз едва не утонул: накрыло волной, закрутило, протащило по камням. И сейчас то же ощущение паники и обречённости. Лёгкие печёт, так жить хочется, но понимаешь, что силы заканчиваются. Тогда папа вытащил, кто сейчас поможет? Только с вахты сменился, надо идти спать, да куда там?
— Не спится? — Саня выходит из темноты рубки. Дружим с ним ещё с учебки, только видимся исключительно в море: у него семья в Ялте, чуть что — сразу к ним. Он — обычный парень из Перми с забавным говорком. Обычный, только темнокожий. И такое бывает. А ещё он единственный, кто в курсе за обе моих семьи.
— Что мне делать, а? — спрашиваю себя, не его. Саня облокачивается спиной о борт, достаёт сигареты, вытряхивает одну из пачки, прикуривает и, только выдохнув, отвечает:
— А хуй его знает.
Фыркаю. Реально, хуй как раз знал, что творит. Натворил. Если бы только в сексе дело было… Не могу, как подумаю об Алине, сердце дёргает. Месяц, как мы на боевом дежурстве, а никак успокоиться не могу. Она меня заблокировала везде — не дозвониться, не написать. Страницы в соцсетях закрыла, из друзей удалила. Как быть? Голова готова разорваться, стискиваю её руками, чтобы не лопнула.
— Знаешь, я сейчас банально прозвучу, но, так-то, если любит, простит.
— Думаешь? — смотрю на друга, тот пожимает плечами. — Я сам себя простить не могу, куда там ей…
— А что Регина? Как будешь ей говорить?
— Не начинай… Как представлю, так вздрогну. Хоть вообще никогда на берег не сходи.
— Не говори так, — строго обрывает Саня и щелчком отправляет бычок в море. Слежу за ярким росчерком в темноте, пока он не исчезает в воде. Да, моряки — люди суеверные, так что реально хуйню сморозил.
— Посейдон поймёт и простит, — усмехаюсь.
— Он-то точно поймёт, баб у него дуром было.
— У меня не дуром. У меня одна. Блядь! Как так вышло, а?!
Даже если с Алиной всё кончено, не смогу больше жить с Региной. Две недели рядом с ней показались адом. Игра в семью, когда на душе не кошки даже скребутся — тигры. Если с Алиной всё кончено… Даже представлять не хочу жизнь без неё и Илюшки. И Аделя… На плечо опускается крепкая рука, Саня сжимает пальцы на миг и коротко похлопывает.
— Всё наладится.
Наладится. Конечно, я смогу всё исправить. Повторяю это, как мантру, когда через месяц схожу на берег. Июльская жара обрушивается на голову вместе с многоголосьем туристов. Лавирую в их потоке, пробираясь к таксистам. Прямо сейчас увидеть её, просто увидеть, и всё станет понятно. Как встретит, как посмотрит — в одном взгляде прочитаю свой приговор. Бросаю вещмешок на заднее сиденье, называю адрес, а сердце стучит, из груди выскакивает. Наконец наш дом. Сегодня воскресенье, Алина с Илюшей дома, или гулять ушли. Взлетаю на наш этаж, вставляю ключ в замок, но он не подходит. Сменила? Горько усмехаюсь — ожидаемо. Ничего, на лавочке у подъезда подожду.
Приходится пальцы в замок сцепить, чтобы не тарабанить по колену. Нога непрерывно отбивает ритм, от нервов уже весь взмок. Из подъезда выходят две соседки, улыбаюсь, здороваясь с ними, но они вдруг поджимают губы.
— Надо же, наглости вернуться хватило?
— Вы о чём, Варвара Ивановна?
— О чём? Завёл семью на стороне и радовался, да? Как вас таких только земля носит! Все мужики одинаковые — красивым личиком поманишь, и вы уже, кобелины, слюни пускаете! Тьфу! Смотреть противно!
