Impossible (СИ) - "WhiteBloodOfGod"
Офицеры из общежития редко обращали на Джима внимание, пару раз спрашивали, что он здесь делает, и, получив ответ, удовлетворялись. Всем здесь было известно, кто такой Спок, и ничего предосудительного о них даже и подумать не могли.
На «ты» Спок переходил редко, неохотно и преимущественно в постели, а когда его просили, изображал глухого. В постели он немного отмирал, зеленел и трахался с усердием какого-нибудь доварпового механизма: методично, четко, отмеряя в голове, сколько фрикций и для чего нужно. К своему неудовольствию, Джим обнаружил, что Спок предпочитает кончать молча, и назло вулканцу тоже перестал издавать хоть какие-нибудь звуки.
- Я делаю что-то не так? Насколько я тебя изучил, ты склонен демонстрировать удовольствие, сигнализируя партнеру издаваемыми звуками, - спросил он через пару минут.
- Плохо стараешься, - нахально ответил Кирк.
- Позволь уточнить, что именно, поскольку ранее ты реагировал приемлемо, - дотошно уточнил вулканец.
- А меня не возбуждает твое молчание. Тебе пофигу, кого ты трахаешь? Или как? - очень задиристо, но однозначно обиженно бросил Джим.
- Вулканцам не бывает все равно, с кем они вступают в половую связь, - странным тоном после продолжительного молчания ответил тот.
- Ладно. Но хоть как-то сигнализировать, что тебе тоже хорошо, ты можешь? - устало уточнил Кирк.
Чертов вулканец просто непробиваем.
На это Джим не только не получил ответа, но и результат оказался сомнительным: Спок стал благодарить его за «приемлемый половой акт». Это бесило даже больше, чем молчание.
Ему больше не позволялось ночевать в квартире Спока. Ему вообще ничего не позволялось: что-то трогать, кроме посуды и кровати, издавать слишком громкие звуки, задерживаться больше, чем на три часа, обниматься после секса…
Спок, судя по всему, задался целью превратить их времяпрепровождение в то, чем оно было официально - занятия. Спок обучал Джима понимать вулканский и вулканцев; может быть, теперь он и впрямь понял бы кого-то из них, но этого конкретного он не понимал однозначно. Казалось, что Спок и не стремится быть понятым, будто нарочно отгораживаясь, отмалчиваясь и стремясь свести контакт к минимуму. Обидно, учитывая, что мнение Спока от мнения его члена разительно отличалось - ему явно нравилось трахать Джима, как бы он ни пытался это скрыть за каменной рожей и молчанием.
Если бы Джим мог, он взял бы лазерный скальпель и вырезал из Спока правду, но, к сожалению, тут бы и скальпель не помог.
Кое-что очень Джима бесило. То, что несмотря на уже месяц интенсивного и классного секса, личных контактов не менее девяти часов в неделю и, казалось бы, полностью исполненного желания… Ничего не проходило. Маленькая звездочка в груди не гасла, как бы Спок ни охлаждал ее своим поведением. И лучше бы она к херам погасла, потому что это больно, чертовски больно, когда тебя не понимают и не хотят понять.
Может, Споку и было уютно изображать из себя робота, но Джим был живым человеком, которому внезапно даже для него самого захотелось тепла и привязанности.
И вот это - это бесило больше всего.
Осень обещала быть болезненной. Джим становился все мрачнее и все задумчивее. Эта бомба должна была взорваться, потому что Джим Кирк никогда не терпел безвыигрышных ситуаций, даже если сам при этом выигрыше много терял. Ставки в некоторых играх всегда были высоки, а Джим, несмотря на юный возраст, уже умел играть по-крупному. На свою жизнь, например.
Что ж, он готов был сыграть и на свои чувства, как бы это дерьмо ни называлось. А пусть даже и любовью, в которую он не верил. Уж точно не к Споку, такого просто быть не могло. Просто принцип, просто сценарий, который должен покориться победе Джима.
Кирк жестко и почти зло хмыкнул.
Неизвестно, кому от этого будет хуже, но он должен сдвинуть ситуацию с мертвой точки. Он же хренов Джим Кирк.
========== Когда ночи стали длиннее ==========
We can’t cry the pain away
We can’t find a need to stay
There’s no more rabbits in my hat
to make things right
Sunrise Avenue ‘Fairytales gone bad’
Джим Кирк крайне редко интересовался чьим-то мнением по поводу своих решений и поступков - возможно, это было юношеское упрямство, возможно, индивидуальное качество, а скорее всего, просто следствие того, что спросить обычно было не у кого. Никаких границ еще не выстроилось - делать можно было все что угодно до тех пор, пока ответственность ты несешь сам.
Вторым важным фактором развития личности младшего Кирка было то, что длительных отношений он пока строить не умел, по разным причинам. Привычка быть одному, заложенное в подкорке знание о том, что даже самые родные люди в какой-то момент разворачиваются и уходят, раздирающая душу тяга к космическим далям, отсутствие понимания и, главное, желания понять кого-то - все это мешало, если не делало отношения вовсе невозможными. Связей было много, глубоких - единицы. Но ни одна не преодолела той границы, за которой начинался сам Джим, а не людские представления о нем.
И эти две ремарки на полях решали, что делать Джиму сейчас, когда Спок держал его, будто милого, но грязного щенка, на вытянутой руке - и не дотронуться, и не сбежать. Особенно с учетом того, что Джим и сам толком не знал, чего хочет - облизать с ног до головы, скуля и обещая преданность, или сбежать, сверкая пятками и рыча из-за угла.
Иными словами, Кирк впервые за довольно долгое время не знал, как следует поступить, чтобы получить свое, но и не собирался это выяснять. А собирался он причинять боль и тащить эмоции из вулканца за хвост. Не объяснять себя, делая понятным для вулканца, не добиваться того, чтобы Спок раскрылся, а искусственно делать его понятным для себя. Как угодно.
Разумеется, никакие такие мысли не бродили по буйной кирковой головушке, ибо головушка была занята флиртом с девушками на глазах у Спока.
Собственно, тем Джим и занимался - появлялся везде, где ходил Спок, и соблазнял на его дороге девушек и молодых людей. Тем более эффективно, чем пристальнее черные глаза мерили его взглядом. Как бы Спок ни отворачивался, Кирк знал - он смотрит. Потом приходил в жаркую квартиру на десятом этаже офицерского корпуса; вел медленные разговоры на вулканском и о Вулкане, ища в темных глазах отголоски эмоций; трахался, никак не находя тепла; гладил острые уши, не чувствуя отклика…
Одним холодным и непривычно одиноким осенним вечером Джим поймал себя на машинальном зубрении вулканских неправильных глаголов, каждый из которых воображался какой-нибудь невулканской черточкой Спока. Раздражение на секунду залило глаза, падд оказался на полу, но Кирк быстро пришел в себя - и нашел беспомощность.
Вот, кажется, единственное чувство, которое Спок давал без ограничений по времени, по выражению или еще как-то. Джим молча уткнулся в колени и порадовался, что Боунса нет рядом, чтоб увидеть эту картину.
Почти три месяца жаркого секса и холодных взглядов. Три месяца он не может обнять и поцеловать после секса. Три месяца его выкидывают на улицу, не позволяя пригреться рядом. И три месяца он это позволяет.
Спок. Господи, чертов ты ублюдок, когда успел… Когда ты успел так глубоко залезть? Никто и никогда не мог, а ты..! Тебе нормально так, тебе так легче, тебе - что? Почему ты не можешь просто..?
Мудак.
Как же было дерьмово Джиму в этот момент. Но как же ясно работали его мозги!
И вот тогда он понял: что-то должно измениться. Это мертвая точка, ни вперед, ни назад. И тянуть из Спока чувства не выходит. Кто-то должен толкнуть отношения вперед или, черт побери, прекратить их.
Чего Джим в этот момент хотел больше, - продвинуть или прекратить - он старался не думать. Ответ был слишком очевиден и не приносил радости.
Ночи стали темнее и холоднее, когда под вечер Кирк бежал через студгородок, выдыхая клубы пара.
- Привет, - бросил он, просочившись через дверь к Споку и с наслаждением уловил легкие волны раздражения на лице вулканца. - Я замерз и хочу твой чай из чертополоха.
