Самсон Шляху - Надежный человек
— С какой стати? — Волох даже растерянно заморгал глазами. — Но если понадобится, прыгну!
— Видишь ли, бороться только оружием слова недостаточно. Короче говоря: партия решила вручить тебе другое оружие.
— Неужели на фронт? — точно ребенок, обрадовался Волох.
— Что‑то в этом роде. Как видно, ты действительно родился под счастливой звездой… Поэтому без сожаления передавай мне операцию «Зажженный светильник». Итак, запоминай — прямо сейчас, — где и как сможешь встретиться с Илоной…
— С кем, с кем? — У Волоха вытянулось лицо.
— Ты стал плохо слышать, что ли? Или не доверяешь своей памяти? — насмешливо проговорил тот. — Тогда ничего сейчас не скажу. Координаты операции сообщишь завтра, что ж касается Илоны, то я полагаю, найдешь ее и без моей помощи, не правда ли? От нее и узнаешь все, что нужно.
— Координаты… — Волох обеспокоенно завертел головой — сейчас он уже полностью пришел в себя — и торопливо посмотрел на часы. — Ты их получишь обязательно… Сейчас я должен вернуться к ним. Завтра тоже весь день буду занят, очень! В особенности вечером.
Они торопливо попрощались и разошлись, каждый в свою сторону.
А что делал в это время Хобоцел? О, Хобоцел… он превзошел самого себя. По его убеждению, операция «Суп с потрохами» прежде всего должна была проявить «шик» и «высокий стиль» приемов борьбы. Когда Волох накануне только заикнулся, может ли он, Хобоцел, устроить в железнодорожном ресторане такую потасовку и драку, чтоб ноги полицейского не осталось у железнодорожного полотна, он сразу же сообразил, что дело нешуточное, что тут пахнет не «легкой промышленностью», а взрывчаткой. И немедленно предложил привести на вокзал гурьбу подвыпивших людей — из постоянных клиентов ресторана, разодетых во фраки и сопровождаемых официантами, гнущимися под тяжестью корзин с уложенными на лед бутылками. И чтобы за ними тащилась ватага музыкантов со скрипками, барабанами, трубами… Но Волох круто оборвал его и заявил, что он не нуждается в оперетте, что все должно быть конкретнее и проще…
И вот в указанные Волохом час и минуту Хобоцел приступил к делу. Для этого ему потребовалось не более пяти–шести постоянных и самых надежных клиентов. Не более пяти–шести, для начала. Но потасовка, которую они устроили в ресторане, вскоре превратилась в такой всеобъемлющий кулачный бой, что все до единого полицейские со всего узла сбежались как угорелые…
В это самое время Волох шагал в темноте по безлюдному полотну, по шпалам.
Какой воздух, какое благоухание! Волох с наслаждением вдыхал запах раскаленного угля, смешанный с «ароматом» мазута и даже гальки среди шпал. Рельсы уходили вдаль, отблескивая в ночи. Куда? Куда‑то, где небо сливается с землей, куда устремлялись сейчас все помыслы Сыргие.
Он ни на секунду не сомневался в удаче… Ведь все было заранее взвешано и рассчитано. Эшелон, груженный войсками противника, будет уничтожен взрывом собственного груза…
Волох ощущал, как под его руками рельсы словно разогреваются, раскаляются, как пробегает по ним вибрирующий металлический звон. И ползком–ползком стал отступать. Дело было сделано, гайки раскручены, рельсы раздвинуты…
Последовавший вскоре взрыв, когда Волох находился в своем укрытии в безопасности, был настолько оглушителен, что Сыргие вынужден был заткнуть себе уши. Но только на считанные секунды. Потому что хотелось слушать его до конца, запечатлеть в памяти навсегда, чтоб наслаждаться этим воспоминанием всякий раз, когда в жизни ему будет трудно…
XXII
Лето было в разгаре. Земля — зеленая и желтоватая: созревали хлеба. Илона и Сыргие смотрели на зреющие поля из окошка самолета — летели на задание, получив четкие инструкции. Их тщательно подготовили, снабдили всем необходимым, и вот настала пора выполнить приказ командования. Кажется, совсем еще недавно, попрощавшись с Зигу Зуграву, переходили ночью линию фронта, к счастью, благополучно прибыли на место, где их ждали, и вот уже предстоит прыгать с парашютом, также ночью, над территорией, занятой противником.
Сначала — прыжок с парашютом; что нужно было делать потом, они знали. Пока же предстояло несколько часов лететь в самолете, и Илона повторяла текст документа, написанного на венгерском языке, хранившегося у Сыргие в запечатанном конверте. Временами она обращалась к Волоху, проверяя, не успел ли тот забыть немногие венгерские слова, которые с грехом пополам заучил за сравнительно короткое время: язык — хоть кол на голове теши! — никак ему не давался.
— Старайся держаться поближе ко мне. Пока не найдем более или менее надежного укрытия. Стоит тебе увидеть венгра, как сразу становишься тугим на ухо, — методично наставляла она, стараясь говорить подчеркнуто бесстрастно. — Вообще‑то венгры — замечательные ребята, только любят, чтоб говорили с ними на их языке… Что такое «кеньер»?
— Это просто, — сухо ответил Сыргие. — Хлеб.
— Йо эйштет киновок? — И сама же ответила: — Добрый вечер. Кесенэм сейпен, лоньи?
— Большое спасибо, дорогая! — выпалил он одним духом и обреченно вздохнул.
— Кое‑что тебе дается без всякого труда, — она наконец‑то улыбнулась.
— В конце концов, вряд ли придется болтать с ними по–пустому. — Он осмотрел пистолет, нащупал у пояса гранаты и в это мгновение мало чем напоминал ответственного группы, каким был совсем еще недавно. — «Переговорами» занимайся ты. Мне бы передать пакет и… А висэнт латаш, кишасонь![1]
Илона посмотрела в темное стекло иллюминатора.
— Я знала одного парня среди них, Чандаша… — внезапно сказала она дрогнувшим голосом. — Блондин, с золотистыми, будто корочка хлеба, волосами…
— Хлеб будет «кеньер»… который свел тебя с ума?
— Мы много с ним разговаривали, хотя плохо понимали друг друга. Потом, в какой‑то день, вижу: берет за руку и так торжественно, взволнованно говорит по–молдавски… что бы ты думал? Ужасную, отвратительную гадость! Даже страшно повторить… Правда, он тут же сообразил… Бедный Чандаш, трудно передать, что было с ним потом!
— И что же было? Сумел оправдаться? — спросил Сыргие, опуская пистолет в прикрепленную под пиджаком кобуру.
— Какой‑то осел научил гадостям…
— Эго и понятно… но что было дальше?
— Кое‑что было, — спокойно, пожалуй, чрезмерно спокойно ответила Илона. — Подробности, надеюсь, излишни?
— Послушай, — озабоченно проговорил Сыргие, — я давно хочу спросить… Почему у тебя такое желтое лицо? Плохо переносишь болтанку?
— Кесэнэм сейпен! — ответила она, прикрывая платком рот. — Мне и в самом деле плохо, только вряд ли из‑за качки… — она сверкнула глазами, пытаясь перехватить взгляд Волоха, — которая, кстати, совсем не ощущается. Летчик отлично ведет самолет.
Он приставил к уху ладонь и слегка наклонил голову, чтоб лучше слышать ее.
— Почему же эти желтые пятна на лице? — упрямо повторил он.
— Откуда мне знать? — наигранно беззаботно ответила Илона. — Быть может, дело просто в беременности.
— Что за шутки? О какой беременности ты говоришь? — ошеломленно воскликнул он, отводя глаза в сторону, чтоб не увидеть в ее глазах подтверждения своим подозрениям.
— О какой? Надеюсь, нормальной и удачной. Остальное тебе знать не обязательно.
— Возможно. Но ты обязана была сообщить Зуграву.
— Так и сделаю. Доложу при первой возможности.
Больше они не обменялись ни словом, хотя молчание не походило на ссору или размолвку, В основном дремали — то он, то она. Позднее, когда пилот дал знак готовиться к прыжку, тщательно проверили, все ли друг у друга в порядке, и Сыргие особенно внимательно осмотрел, как снаряжена Илона; затем, надежнее затянув на груди Илоны ремни парашюта, нашарил в темноте ее руку и попытался незаметно прикоснуться к ней губами.
Наступила пора прыгать, и они полетели в бездну, в мглистую темень ночи, в пропасть, которая стремительно рвалась навстречу, чтобы в какое‑то мгновение обернуться чужой, незнакомой местностью, соответствующей заранее помеченной точке на стратегической карте.
Приземление прошло благополучно, но оказались они не в лесу, как было предусмотрено, а на самой опушке леса, вблизи небольшого хутора, тоже, конечно, отмеченного на карте. По приземлении они должны были ожидать сигнала в лесу — партизанского костра и пойти на огонь, руководствуясь компасом. Вдвоем их послали только для подстраховки: задание можно было поручить одной Илоне, знавшей венгерский язык, но все‑таки сил было больше у него, мужчины. Партизанам нужно было передать крайне важные сведения: командование сообщало координаты тайного склада оружия, каким‑то чудом не обнаруженного в свое время фашистами, и выполнить задачу нужно было любой ценой. Если один из них погибнет или попадет в руки к врагу, другой все равно должен был поступать строго по инструкции, только удесятерив меры предосторожности. Выполнить, во что бы то ни стало выполнить приказ!
