Михаил Ландбург - Посланники
Кибуц Цеелим – воздушная тревога…
Город Ашдод – воздушная тревога…"
Кто-то хватался за мобильник, предупреждая близких, знакомых, любимых о наступлении Зла,
кто-то бросался к своим автомобилям, задумав отправиться на север страны и там переждать какое-то время у родственников,
а я, перед тем, как покинуть город, заглянул в Университет.
Декан факультета развёл руками: "Что ж, курсовую работу по "Энеиде" вам придётся прервать, но, надеюсь, что…"
"Я тоже надеюсь", - сказал я.
***
На рассвете 14-ого ноября 2012 года на базе под Иерусалимом нас поджидали армейские автобусы.
Было ясно – нас посылают туда…
Было понятно – этого не миновать …
"Дождись!" - наказал я мотоциклу.
За окнами автобуса пробегали кусты, белые домики, фигурки людей.
Я закрыл глаза и перед собой увидел –
70-ые годы новой эры.
Император Веспасиан.
Сгоревший храм.
Вспаханная земля на месте, где стояло Святилище.
Разорённый Иерусалим.
Иудеи, угоняемые в Рим.
Зной жёг губы, пыль поедала глаза.
Отчеканенная монета с надписью "Judaea capta"*.
Открыв глаза, я подумал: "Никогда больше..."
Старик на обочине дороги поднял руку в приветствии.
Защемило в груди.
Вспомнились слова хорошего писателя: "Радость – продукт скоропортящийся, у печали – долгие сроки хранения"**.
Кто-то вздохнул: "Что будет теперь?"
Кто-то отозвался: "Будет что-то…"
- Сержант, Богу доверяешь? - спросил Амос.
- А что?
- Хорошо бы, чтобы в эти дни Он был поблизости…
- Будет, - промямлил я. - Он всегда и везде. На то Он – Бог!
Автобус остановился.
Воздев руки к небу, Амос попросил: "Не оставь нас, Господи!"
"Только бы не спасовать!"- подумалось мне.
Юваль Лерман невозмутимо грыз печенье.
***
В полдень на огромный пустырь въехали тягачи, нагруженные танками, пушками, миномётами.
Мы замерли в ожидании.
Стирался день.
*(лат) Иудея повержена.
**Феликс Кандель "Против неба на земле"
К вечеру, словно на картинах Монэ, воздух вобрал в себя последние блики солнца.
Накатила мгла.
Налетели комары.
Я представил себе лица граждан страны – чуть ли не в каждой семье резервист…
Колотилось сердце.
***
Из Газы выпрыгнула ракета, за ней – другая, а через семь минут три одновременно…
***
После полуночи Газу затрясло. Небо покрылось густым серым дымом.
Не было чувством жалости к врагу; беспокоила мысль:"Только бы бомбы падали куда надо, только бы ненароком не разворотить не тот дом, не тот подвал, не ту площадь".
Через четверть часа в мир вернулась тишина –
округлая,
мягкая,
тёплая.
Воздух очистился от дыма и пыли.
Вновь выглянула луна и, немного выждав, расслабленно опрокинулась набок.
Слипались глаза.
Клонило ко сну.
Я оглядел сиротливо лежавший на земле спальный мешок, но спохватился – в любую минуту это может повториться…
Боец Николай принялся за стихи:
"В небе смолкли оракулы,
и тогда мы в пути
пели песни и плакали,
чтоб с ума не сойти"*
Я спросил Николая:
- Чем занимаешься обычно?
- Фотографирую. Для заработка – снимаю свадьбы, похороны. Для души –
отражённую в луже луну или…
- Скоро осень, - сказал я. - С дождями и лужами.
На землю легла узкая тень – подошёл Гилад и присел рядом.
- Уличные бои – штука жуткая, - почесывая рыжую бородку, заговорил он. - Может лопнуть сердце, да? Можно потерять всего себя, да?
Я посмотрел на впалые щёки Гилада.
- Да? - повторил Гилад.
Я постучал по деревянному ящику от патронов и напомнил о майоре из новеллы Хэмингуэйя "В чужой стране": "Если уж человеку суждено всё терять, …он должен найти то, чего нельзя потерять".
- А что именно потерять нельзя, майор сообщил?
Гилад усмехнулся:
Я развёл руками.
* Григорий Чемоданов.
- Ну, вот…- Гилад решительно поднялся с места.
- Куда? - спросил я.
- В сортир.
- Зачем?
- Как тебе сказать?
- Ладно, не говори, только поспеши. Мало ли что…
Гилад поспешил.
Я снова посмотрел на спальный мешок, подумал: "Чёртово испытание!"
…Мой отец говорил: "Каждый проходит через испытания. Обязан пройти…"
Я не понимал.
Отец смотрел на меня в упор: "Дарить новую жизнь – испытание, вырастить
того, кому жизнь подарил – испытание; уходить из жизни – испытание".
Вернулся Гилад и доложил:
- На стене ротного сортира некая Маргарет Этвуд написала: "Здравый смысл приходит благодаря опыту, а опыт приходит благодаря отсутствию здравого смысла".
Я стал допытываться:
- С чего ты взял, что Маргарет Этвуд?
- Стоит подпись.
Я сказал, что Маргарет Этвуд – канадская писательница.
Гилад пришёл в изумление:
- А мне подумалось, что такое могла нацарапать только опытная б…
Я посмотрел на осунувшийся лик луны и подумал: "Любопытно, каково сейчас лицо луны на другом конце света?"
Гилад спросил:
- Как думаешь, я смогу погибнуть?
- Сможешь, - отозвался я. - И ты сможешь, и я сможешь…
Гилад загрустил.
Я принялся его утешить:
- Опытные люди уверяют, что жить – занятие невыносимое, утомительное, ибо приходится вынуждать себя –
быть честным,
быть разумным,
быть учтивым и прочее, и прочее, и ещё и ещё…
Гилад не унимался.
- Интересно, - пробормотал он, - отчего у меня предчувствие, будто я погибну?
Я мотнул головой.
- И в правду интересно!
- И больше в этом мире меня не будет.
- Больше не будет.
- А что ж тогда?
Я предположил:
- Будет конец света.
Гилад перевёл дух.
- Может, обойдётся лёгким ранением?
…Мой отец говорил: "Жизнь даётся в дар без всяких объяснений, а потом тебя без всяких объяснений её лишают, тем не менее, чтобы с тобой не случилось, жизнь проживи свою. Неудачную картину можно переписать заново или просто взять и выкинуть, а свою жизнь, если не удалась, тут уже не…"
Рация молчала.
Мы ощущали себя людьми вполне взрослыми; об ожогах, ранениях и всяком другом не думали, ждали своего часа, понимая, что мучительное бездействие и неизвестность – также война.
Командирским голосом я произнёс:
- Боец Гилад, amor fati!
- Что? - вскинулся Гилад. - Что ты сказал?
Я перевёл:
- Полюби свою Судьбу!
- Это приказ?
- Понимай, как хочешь!
Гилад поморщился.
- За что Судьбу любить?
Я скосил глаза.
- Хотя бы за то, что она наша! Другой Судьбы у нас всё равно нет…
На лице Гилада выступила постная улыбка. Упавшим голосом он спросил:
- Может, стоит помолиться? Набралось у меня…
Я кивнул.
- Раз набралось, то приступай…
Гилад стал просить –
чтобы его сестра каждый год рожать прекратила,
чтобы его отец благополучно дотянул до пенсии,
чтобы в стране выпали нормальные дожди,
чтобы Израиль выиграл пару медалей на олимпиаде,
чтобы навсегда утихомирилась Газа.
Я посмотрел на рыжую бородку Гилада и пришёл к заключению: "Barbam video, sed philosophum non video"*
С севера приближалась колонна танков. "Накачиваем мышцы!" - догадался я.
- Чёртова Газа! - уныло проговорил Гилад. - Кажется, мы завязли в путанице?
Я глотнул слюну.
- Путаница – это когда не знаешь, как её распутать…
- А мы знаем? - зрачки Гилада вдруг потемнели.
Я пожал плечами.
В детстве меня пугали тёмные комнаты и учителя математики, а здесь, под Газой, пугали вопрошающие глаза товарищей. Боли я не чувствовал. Это как в драке: вначале тебя сотрясают тупые удары, а острая боль приходит потом…
- Так-то оно… - Гилад коснулся своей бородки. - А мне умирать…
Я заговорил о таких, казалось бы, неглупых парнях как Золя, Тургенев, Эдмонд де Гонкур и Доде, которые, собираясь в ресторане "Маньи", обсуждали вопрос о смерти. Однажды они пришли к выводу, что разумнее всего заставить себя довериться Судьбе, и при этом спокойно, без паники приговаривать:
