Рубен Ишханян - Тюрьма для свободы

Когда-то, еще не так давно, но и это время невозможно было считать ближайшим, в руки Рэна попалась книга философа Алана Уотса. Теперь на память приходили отрывки из этой книги. Казалось только, что не он читал те строки, а Мастер. Померещилось, что сидит он по-прежнему перед учителем, слушает, как тот читает. Слышал отчетливо голос своего Мастера… Это было очень приятно… Мастер читал отрывок за отрывком тихим голосом, как будто открывал тайну, о которой следовало бы молчать. Временами он вовсе читал шепотом, и голос его еле доносился. Тогда Рэн напрягался в желании что-то услышать, а когда не понимал, то задавал вопросы. Естественно Мастеру было трудно услышать его, ведь в реальности они были отдалены друг от друга. Но порой самым лучшим ответом может быть молчание.

Голосом Мастера говорил Алан Уотс. Он рассказывал о том, что у человека есть тело, и поэтому всегда существует что-то снаружи. Если бы снаружи ничего не было, мы бы не смогли заметить различие между тем, что снаружи, и тем, что внутри. Рэн слушал и постепенно вспоминал роман Роберта Хайнлайна «Дорога славы». Там искусно описывалась гиперразмерная посуда, которая была изнутри больше, чем снаружи. Рэн четко представлял, как человеческое тело может быть изнутри больше, чем снаружи. С детства думал, что как все люди живут во Вселенной, так и вся Вселенная живет в одном человеке. Он представлял нечто, но не мог признаться себе, что это и есть теория четырехмерного пространства. Обнаружил, что тело человека — тессеракт. Снаружи он один, а изнутри совсем другой. Посмотрев на лабиринт изнутри, можно не найти выхода, в то время как снаружи видны все входы и выходы. Душа человека, которая замурована в теле, ищет выхода, но обнаруживает вместо выхода новый вход. События, в которых она вольно, легко и свободно витала, часто проходили мимо нее. Но именно эта несвобода позволяет душе расшириться до самых границ Вселенной и охватить все с бесконечным восхищением. Душа перестает улыбаться тогда, когда достигает своего самого большого триумфа.

Однажды ему приснился сон. Он бродил по незнакомой пещере. Было темно. Сырость, шум воды, журчавшей посередине, наполняли, насыщали пространство влагой, что мешало дышать. Никого рядом не было, но какой-то голос вел его вперед, объясняя, что есть что. Голос цитировал целые отрывки из Платона, чаще всего ссылаясь на известный труд о Государстве. Рэн как будто слышал весь «Миф о пещере», пересказанный своими словами. Пещера — это чувственный мир, в котором живут люди. Но люди прикованы, и им никогда не узнать истинную реальность. А если вдруг с одного из них снимут оковы и тот увидит реальность, которая реальнее самой реальности, что будет тогда? Скорей всего, он не поймет ничего. Та реальность будет для него более действенной, чем эта. «Если честно, тогда Платон так и не сумел ответить на этот вопрос. Ответом для него было то, что познание требует известного труда — беспрестанных усилий, направленных на изучение и понимание тех или иных предметов. Поэтому его идеальным городом могут править только философы», — проносилось в голове Рэна. Затем наступило молчание. Рэну показалось, что тот, чей голос звучал во тьме, вспоминает былые времена. Но вдруг, неожиданно для самого себя, увидел картину Сальвадора Дали «Распятие или гиперкубическое тело». Очень удивился, забеспокоился. Первый вопрос, который возник у Рэна, был: как эта картина могла оказаться здесь? Но голос опередил его. Напомнил, что картина в целостности и сохранности находится в музее Метрополитен в Нью-Йорке. И продолжил: «Сальвадор Дали подобно многим также искал пути выхода в другое измерение. На этой картине изображен Иисус распятый на развертке тессеракта. Мне кажется, Дали прекрасно знал, что материальное тело человека состоит из „кирпичиков“ — многочисленных клеток организма. Поэтому на теле так много кирпичиков вместо обыкновенных гвоздей…» Сказано было многое, но многое было забыто сразу же после пробуждения. Как не пытался Рэн вспомнить, ему не удавалось. Но он стал понимать, что человечество на протяжении всего своего развития искало другие измерения, открывая их друг за другом. Он прекрасно знал, что сначала люди жили в одномерном, потом двухмерном пространстве. Сейчас люди понимали, что представляет собой трехмерное пространство, но теперь это не могло их удовлетворить. Люди стали искать четырехмерное пространство, а как только они откроют и поймут его суть, станут искать дальше. Сколько еще пространств предстоит открыть, пока что Рэн не знал. Достаточно было того, что для начала ему нужно было разобраться в четырехмерном пространстве.

После этого сна, изнуренный накопившимися, но не находящими выхода знаниями, Рэн на время перестал о чем-либо думать. Стал освобождаться от угнетающего напряжения и чувствовать себя спокойно. Отрешенным взглядом наблюдал за каждым уголком камеры. Ничего особенного — пустое пространство, куб. Но на самом-то деле, если бы можно было присмотреться повнимательней, то тюремная камера была похожа на тот самый тессеракт, именно на гиперкуб. Рэн теперь стал видеть, хоть и смутно 8 кубов, 16 вершин, 24 двумерные грани, 32 ребра. Казалось, еще немного, и он сможет найти, как в этом видимом им пространстве возможно с одного боку войти и с другого выйти, тем самым оказавшись в измерении, которое с ним не сообщается.

Рэн любил сидеть в углу камеры и смотреть вдаль. Из окна доносилось пение птиц. Но он не мог их видеть. Старая камера.

Двое в пространстве

Вальсируя в траве, придут, чтобы забрать,

Отнять по-воровски у этих губ любимых

Сладчайшее кольцо взметнувшегося дыма,

Одно кольцо всего. О торжествуй, мой брат!

Аргумент скептиков о том, существует ли время, сводится к следующему умозаключению: времени не существует, поскольку будущего еще не существует, прошлого уже не существует, а настоящее — не пребывает. Рэн жил воспоминаниями и ожиданием. День, которому дали количественное и качественное измерение, есть точка отсчета. Настоящее — центр движения: язык, речь, коммуникация. В этой тюрьме он находил повод для общения с людьми, которыми в свое время он пренебрегал. Естественно, был промежуток, который был стерт из памяти. Для этого не понадобилось много усилий. Он знал, как это делается. Если появляется желание, то оно должно стать потребностью. Если есть потребность, то есть и возможность реализации. Изначальное желание в итоге должно быть удовлетворено. И здесь следует действовать, вырабатывать механизм, заставлять работать чувство справедливости. Существует ли реальность вне нашего измерения? Рэн на такой вопрос не мог не ответить утвердительно. Для него жизнь не в тюрьме, а в мнимой свободе, казалась иной реальностью. Он твердо верил в то, что тюремная камера — двухмерное пространство, свобода — трехмерное, невидимые миры — четырехмерное. В двухмерном пространстве носителем информации по большей части является вода, обладающая памятью. Человек состоит на 70–80 % из воды. Не без оснований Леонардо да Винчи уверял, что жизнь — это одушевленная вода. Именно благодаря этой жидкости мы распознаем мир. Но почему вода может видеть видимый мир и не замечать невидимый? А может статься и так, что это мы не позволяем воде прочувствовать энергию, исходящую из иных пространств? Вода — это всего лишь часть, находящееся в теле человека. Носителем информации в четырехмерном пространстве является наше тело. Природой все предусмотрено и не случайно, что каждый организм находится на своем месте. И снова в памяти Рэна рождался призрак Мастера. Вновь возвращался он к той беседе о теле человека, погружался в философию Каббалы, мистику и тайну сверхъестественного, чудесного. Каждый раз, думая о том, что его окружает, приближался к истине: мироздание многомерно, но чтобы увидеть просторы, нужно думать, мыслить, идти и не останавливаться на достигнутом. Размышляя и открывая новую суть, он радовался, как малое дитя, ощущая единение духовности с разумом. Чем больше воодушевлялся, тем более работоспособным он оказывался.

На сей раз Рэн сидел в углу и глядел на стену, когда до него долетели слова. Он посмотрел на человека, который теперь обращался к нему. Это был Эрл, с выбритой головой, похожий больше на гуманоида, чем на человека. Перед Рэном стояло худое тощее тело, и на него смотрели вылезающие из орбит глаза. Эрл не сумел сохранить ту красоту, которая была дана ему от природы. Растянутое время в этом лишенном элементарной гигиены месте делало человеком бледным и бесформенным. Эрл задал вопрос: «Рэн, ты помнишь?» «Память, — ответил Эрлу Рэн. — О чем я должен был забыть, давно позабыл. Естественно, я все помню, но что именно ты хотел, чтобы я вспомнил?» За прозвучавшим из уст Рэна вопросом последовало молчание, казалось, Эрл не нуждался в ответе, а значит, и не было необходимости отвечать. Они обладали редким качеством: понимали друг друга с полуслова. Рэн встал, подошел к Эрлу, начал молча глядеть на него. Эрл стоит возле железной двери, грустно глядит на сокамерника, чувствует его тяжелое и теплое дыхание. По коже проходят мурашки. Как они привыкли друг к другу: Эрл взрослел, Рэн же постепенно подходил к невидимой черте зрелости.