Между нами. На преодоление - De Ojos Verdes
Сначала я пыталась проникнуться к Арсену симпатией, закрывать глаза на его неряшливость, чересчур сильную привязанность к матери, а также полное отсутствие внимания к моей персоне, но вскоре тотальное разочарование разбило в пух и прах рвение стать хорошей женой. Это априори было невозможно там, где мать даже косточки из арбуза вынимает перед тем, как подать его сыну. Открытая неуместная ревность свекрови убила во мне всю женственность, какая только может быть в молодой девочке. Я потихоньку превратилась в забитую неумеху, уверенную, что со мной что-то не так. И тлела в депрессии.
А через год после нашей свадьбы папа неожиданно скончался. Вплоть до сорока дней я жила в родительском доме, чтобы поддерживать убитую горем маму, хотя сама была не в лучшем состоянии. И последней каплей в моей выдержке стало заявление свекрови о том, что придется переходить на заочку и искать работу, потому что её сын не обязан платить за мою учебу. Я помню этот вечер так четко, словно всё произошло вчера.
Мы стояли в коридоре, я собрала вещи, чтобы вернуться в дом мужа, днем мы почтили память папы, сорок дней прошли, официальных причин оставаться у меня больше не было. Свекровь спокойно рассуждала вслух, планировала дальнейшую жизнь и, как всегда, не интересовалась моем мнением.
— Я не пойду, — вырвалось из меня глухо и немного испуганно. — Я с Вами никуда не пойду, не вернусь в Ваш дом.
Даже взгляд её издевательский помню, дескать, куда ты денешься.
Но впервые я сумела настоять на своём. Не пошла с ней.
Мое решение явилось шоком для всех.
На следующий день за мной приехал Арсен. Я смотрела на него и чувствовала, как сердце наполняется чернотой обиды. На фоне пережитой потери и отсутствия поддержки с его стороны во мне родилась непроглядная ненависть. Я ненавидела мужа за то, что он не такой, каким должен быть в моем представлении. Не принц из грез каждой девчонки. Не возлюбленный, не защитник, не герой. Посредственный маменькин сынок, для которого я лишь была удобным вариантом под боком: проработал за компом весь день, потом поимел меня, снимая напряжение, и на боковую.
Я просто дрожащими от эмоций руками захлопнула дверь перед его носом и велела готовиться к разводу. Обескураженность и непонимание в телячьем взгляде Арсена меня ничуть не трогали.
От мамы я выслушала достаточно. И что позорю, и что обезумела, и что локти кусать буду. Обрастала броней, молча выслушивала обвинения в непутевости. Но позже эти разговоры утонули в рутине. Папино предприятие имело долги, которые мы выплатили, распродав всё, что могли. А какую-то часть растащили шакалы-партнеры, о чем стало известно не сразу.
Времени на жалость к себе не было. Нужно было думать, как жить дальше без основного источника дохода. На смешную зарплату учительницы, коей мама являлась, не прокормить сына-подростка. А раз я вернулась, то, само собой, должна помогать, а не вредить, сидя на шее.
Куда бы я пошла, чтобы совмещать учебу и работу? Только в официантки с гибким графиком. Так я и попала в «Оазис». Выключила сознание и ушла в выживание. Погрязая в синдроме откладываемой жизни. Глубоко несчастная, одинокая, исполосованная тень.
С тех пор мне и привычно откладывать жизнь на потом, не бороться с обстоятельствами, плыть по течению без сопротивления. Это безбожно неправильно — увы, как бы ни осознавала, всё равно двигаюсь по данному сценарию. Так понятнее. Безопаснее.
Взвалить на себя заботы о благополучии брата, мамы. Отказываться от чего-то, чтобы они могли себе ни в чем не отказывать. А дальше — новые заботы: свадьба Альберта, появление племянников.
Я не знаю, откуда во мне монументальное убеждение в том, что я им всем что-то должна? Что я в чем-то виновата? Что не имею права в первую очередь думать о своих нуждах?
Вот, почему мама назвала меня эгоисткой, когда я переехала. Я стала неудобной и не велась на манипуляции.
Спасибо Ренате, ведь с её легкой руки я достигла края терпения и приняла решение уйти от прессинга и — почему бы и нет? — иной формы психологического насилия.
Ипотека. Судьбоносная встреча с Миром. Миг счастья, длиною в полгода. И теперь… стойкое чувство, что до него… Меня украли у самой себя. Или это всё же сделала я? Через чужие руки.
44. День рождения
Раньше спокойствие и выдержка были моими доспехами.
— Ещё раз спасибо, Стелл, — повторяю, чтобы разбавить неловкое молчание. — Ну… пока? — протягивает она, как мне кажется, с толикой надежды. — Хорошо тебе повеселиться. — Да уж, обязательно. Пока.
Кладу смартфон на колени и делаю инерционные движения назад-вперед, раскачивая кресло-качалку. Теплый вечер позволяет сидеть на улице в тонком домашнем платье и чувствовать, как приятный ветерок овевает кожу даже сквозь ткань.
Тридцать четыре. Балкон. Я.
Почти как у Блока.
Снова встречаю день рождения в одиночестве, вглядываясь в весеннее небо. С той лишь разницей, что телефон я не выключаю, как год назад. А с особым бдением проверяю экран почти каждые пять минут. В ожидании важного звонка. И с каждым часом это ожидание становится всё отчаяннее и отчаяннее.
Позвонили все. И Альберт, сухо и скупо пожелавший земных благ. И Стелла, от которой я и вовсе не ждала поздравлений. С бывшей подругой после её дня рождения мы не общаемся. Она периодически звонит моей маме, рассказывает, как у неё дела, даже, бывает, спрашивает про меня — опять же, со слов мамы. Допускаю, что Стелла не прочь вернуть нашу связь, ей это на руку, а я — не хочу. Не хочу больше переступать через себя.
Подруга, которую выбрала не я, муж, которого выбрала не я, мышление, которое выбрала не я — ничего подобного в своей жизни больше не-хо-чу.
Стучу указательным пальцем по экрану, глупо надеясь увидеть там входящий от нужного человека — наивно и глупо.
Внезапно дверь соседнего балкона издает характерный скрип, заставляя меня замереть.
Доносятся голоса, но на улицу никто не выходит.
Медленно поворачиваю голову влево со вскачь несущимся сердцем. Оно будто приступает к феерии раньше, чем до
