Дамы тайного цирка - Констанс Сэйерс
Вокруг нас были картины, завершённые и нет. Верхний свет не горел, и мы довольствовались уличным освещением с Монпарнаса. Эмиль, как художник, мастерски управлял светом, из-за этого мне казалось, что и сейчас он намеренно выстроил эту сцену, и про себя я гадала, какой он меня видит. В свете полной луны было особенно заметно, как много в комнате картин. Я начала с любопытством перебирать холсты.
Там было несколько интересных опытов в духе кубизма: прекрасно нарисованные человеческие лица, сложенные из треугольников. В тенях выступающих скул из тончайшей штриховки возникал пейзаж, незаметный, пока зритель не приближался к картине вплотную. Также было несколько портретов ню, изображавших одну и ту же золотоволосую женщину, и я обнаружила, что болезненно ревную его к ней, уверенная, что, пока краски сохли на холсте, Эмиль занимался с ней любовью на изношенных простынях своей узкой постели. Мои икры касались покрывала, и я представляла там, на сбившейся простыни, себя, наши тела, липнущие друг к другу от жары.
– Она красивая, – заметила я. Эмиль подошёл и встал у меня за спиной.
– Oui.
Его честность поразила меня, но всё же он не проговорился, ничем не намекнул на то, что эта женщина – его любовница или была ею в прошлом. Мне хотелось убежать, меня пугало, насколько уязвимой я становлюсь.
– Я бы хотел, чтобы на всех этих картинах была ты. – Я ощутила его присутствие ещё до прикосновения – а затем он мягко положил руку мне на спину между лопаток. – Тогда я не скучал бы по тебе так сильно.
Я повернулась посмотреть на его лицо в лунном свете и встретила его проникновенный взгляд.
– Я хочу видеть вокруг только тебя, Сесиль.
Я покачала головой.
– Ты можешь писать меня каждую ночь. И каждое утро холст будет оставаться пустым.
– Но один раз я тебя нарисовал.
И правда. Его картина навсегда останется моим единственным изображением. Почему-то эта мысль навевала на меня тяжёлую меланхолию.
– Я нарисую тебя снова для последнего портрета.
– Non, – возразила я. – Ты должен нарисовать Эсме. Она самая подходящая модель для третьей картины.
– Но я не хочу рисовать Эсме. Весь Монпарнас уже её рисовал.
– Она призрак, как и я. Сохранится только портрет твоего авторства, – напомнила я. – Ты станешь знаменитым – даже богатым.
По обстановке в его комнате я уже поняла, что он, скорее всего, бьётся изо всех сил, чтобы иметь возможность покупать краски и каждый месяц платить за аренду.
– Почему только я могу рисовать тебя?
– Потому что мы принадлежим цирку. – Я нервно потёрла ладони. – Это магия, Эмиль. Настоящая магия, а не фокусы со светом.
– Моя загадочная Сесиль. – Он взял меня за руку и подвёл к кровати.
– Чем ты занимался до того, как стал художником? – спросила я, меняя тему.
Эмиль уселся на постель.
– Я был на войне, потом вернулся и работал на стройке Сакре-Кёр. Когда стройка закончилась, пошёл на завод красить автомобили.
Наши ноги соприкоснулись, я почувствовала жар его кожи. Его дыхание, когда он поцеловал меня, отдавало коньяком.
– Ты исчезнешь утром?
– Non. – Я легко коснулась его руки.
– Обещаешь?
Он навалился на меня, покрывая моё лицо, шею и плечи беспорядочными исступлёнными поцелуями, вперемежку с торопливыми и долгими, словно он проглотил бы меня живьём, если бы мог. Я расстегнула его рубашку, из-за духоты в помещении по его груди катился пот. Эмиль позволил мне приподняться и снял с меня платье, оно упало на пол у моих ног. Справившись с пуговицами на брюках, я скользнула ладонями по его плечам под рубашкой, и она отправилась на пол к моему платью. Затем я помогла ему стянуть брюки, и мы снова оказались в постели. Из открытого окна дуло, я почувствовала сквозняк, когда мы откатились к стене под окном. Я не предупреждала Эмиля, что никогда раньше ни с кем не была, но он изменился в лице, когда, входя в меня, понял, что у меня он первый. Я догадалась, что это осознание сильно на него повлияло, – по тому, как он стал двигаться. Он обхватил ладонями моё лицо и целовал меня, пока не кончил несколькими неровными толчками. После близости смешавшийся пот стекал по нам каплями.
– Ты совсем не такая… как другие девушки… – Эмиль переводил дыхание, так что эта фраза прозвучала у него несколькими короткими отрывками, настолько невнятными, что я с трудом их разобрала.
Я не вполне поняла, что он имел в виду, и уж тем более сомневалась, что мне хотелось бы слышать напоминания о других его девушках.
Зазвонили церковные колокола – оживающий город давал о себе знать.
– Мы могли бы сегодня пойти в Люксембургский сад. Я бы нарисовал тебя.
Я посмотрела на него с неодобрением.
– Знаю. – Он опустил взгляд. – Но я мог бы изменить какую-то деталь, чтобы это была не в точности ты. И рисунок бы остался, я уверен.
– Мне нужно возвращаться в цирк. – Я встретилась с ним взглядом – в его глазах читалась жажда большего. Я выбралась из постели и подняла с пола свою одежду. Когда я уходила, Эмиль так и не застегнул рубашку – с такой тоской я проводила его взглядом! Теперь я осознала, какой простой и ясной была моя жизнь до встречи с ним – как легко мы перемещались по округам Парижа с Эсме и Сильви каждые выходные и пили шампанское с персонажами светской хроники, музыкантами и писателями, пока не откроем дверь в Тайный Цирк. Но теперь я будто подхватила болезнь, которая будет терзать мой разум и давить на сердце, пока оно не разорвётся.
Печально, что даже в этот, казалось бы, момент плотской радости я всё равно осознаю, что мы обречены.
Глава 19
Париж
3 июля 2005 года
– Надо было позвонить мне. – Гастон выровнял плетёное кресло и поправил солнечные очки. Волосы у него были всё ещё мокрые после душа. – Вы понятия не имеете, кто мог прятаться в коридорах. Если бы с вами что-то случилось, Одри бы меня убила.
Именно по этой причине он был в такой панике. Лара улыбнулась и сделала первый глоток капучино.
– Уверена, перед отъездом вы получили кучу инструкций по поводу моей безопасности.
Гастон закатил глаза и отхлебнул свой эспрессо, но возражать не стал.
– Ха. – Она ткнула в его сторону пальцем. – Я так и знала.
Он скривился, наблюдая за утренними прохожими, спешащими мимо в своих кроссовках и деловых костюмах.
– Скажем так, если бы
