Брак по расчету - Фелиция Кингсли
У меня по щекам начинают катиться крупные слезы.
– А позже помедитировать нельзя?
– Могу синхронизироваться с часовым поясом Азорских островов. Но почему ты плачешь?
– Алехандро женат! – Мои рыдания становятся все более отчаянными.
– Женат?
– Я поехала к нему домой, хотела сделать сюрприз, сегодня месяц, как мы встречаемся, и обнаружила его в постели с другой! И это была его жена! – Мама наконец выходит из кухни обнять меня, но я отшатываюсь: – Мама! Прошу тебя, оденься! Мне на сегодня голых людей уже хватило!
Кроме цветного шарфа в длинных каштановых волосах с несколькими седеющими прядками на ней ничего нет. Примечание: мои родители – нудисты, или сторонники натуризма [6], как они себя называют.
Сейчас можно было бы рассказать о родителях подробнее, но у меня просто нет сил.
– Кстати, мам, а мне можешь что-нибудь одолжить? – Я расстегиваю несколько пуговиц, показать, что на мне тоже больше ничего не надето.
Мама выходит и вскоре возвращается из комнаты с двумя расшитыми платьями-балахонами. Я надеваю кислотно-зеленый, сильно пахнущий пачули.
Мама садится рядом в позу лотоса.
– А теперь напомни мне, Алехандро – это…
– Танцор сальсы.
– Разве его зовут не Роберто? – озадаченно уточняет мама.
– Вовсе нет. Роберто танцевал меренге [7].
– Меренге? Я была уверена, что это был Фернандо…
– Нет, мама. Фернандо танцевал пасодобль [8] на празднике в канун Рождества.
– Они все будто на одно лицо… Ну что ж! Это все возраст, – пожимает плечами мама, явно смирившись. – Итак, Алехандро женат?
– Вот… – Я не знаю, что еще сказать, но потом взрываюсь: – Да что со мной не так? Я мужчин что, сама отпугиваю?
– Джемма, ты идеальна! – говорит мой отец, только что вернувшийся с радио. – Я еще с лестницы слышал, как ты кричишь, – поясняет он и подходит поцеловать маму. – Что случилось?
– Алехандро женат, – серьезным тоном сообщает она.
– Разве его звали не Роберто? – удивляется папа.
– Нет, тот ей изменил с фигуристкой.
– Фигуристкой? Разве это не с ней ты застукала Фернандо?
– Нет, Фернандо завел интрижку с собственной сестрой, – поправляет его мама.
Папа хлопает себя ладонью по лбу:
– Точно, как я мог забыть!
– Не важно, кто или как. Всегда одно и то же: сохранить отношения я не могу, мне всегда изменяют с кем-то еще!
Мама заплетает мне волосы в косу, как делает всегда, когда хочет поговорить о каких-то важных жизненных вопросах.
– Ну, Джемма, сначала тебе стоило бы задуматься, можно ли назвать отношениями десятидневное знакомство.
– Мы знакомы месяц! – поправляю ее я. – И потом, вы с папой тоже поженились, еще толком не зная друг друга, – добавляю обвинительным тоном.
– Тогда было другое время, мы были духовными партнерами и сразу это почувствовали.
Ее замечания на меня не действуют.
– Мы с Алехандро тоже могли бы быть духовными партнерами! Вот только у него есть жена! И она предложила устроить тройничок! – возмущаюсь я.
Но мама с папой только заговорщицки переглядываются.
– Вы это чего? – Досаду в голосе скрыть не удается.
– Джемма, – пытается объяснить мама, – ты слишком зациклена на материальном обладании. Ты воспринимаешь любовь и отношения как физические ограничения своего спутника.
Я смотрю на них, запутавшись еще больше.
– Да, Джемма, – вставляет папа, – твоя мама хочет сказать, что в семидесятых годах любовь была свободной. У тебя могло быть даже пять или шесть партнеров.
– Групповая любовь, – продолжает она.
Папа ей улыбается:
– Телесное наслаждение может подарить кто угодно, но только твоя мать дарит мне наслаждение духовное…
– А мне – твой отец. Моногамия в твоем понимании полна ограничений.
– Бога ради! Прошу, нет! – Я пытаюсь избавиться от мысленной картинки своих двадцатилетних родителей, участвующих в оргии в семидесятых годах.
– Карли, возможно, нам всем надо чуточку успокоиться.
– Ты прав, Ванс, пойду поставлю чайник.
Отец ставит в проигрыватель диск Imagine Джона Леннона, а мама уже возвращается с кухни с подносом и тремя чашками исходящего паром чая.
Но только я делаю глоток, как тут же выплевываю его обратно.
– Джемма, милая, ошпаришься! Немного терпения, – укоряет меня отец.
– Мама, ты что туда положила? Свою специальную настойку, что ли?
Она пожимает плечами и делает знак рукой, почти соединив большой и указательный пальцы:
– Совсем чуточку…
– Мама! Что-то успокаивающее значит, что ромашки было бы более чем достаточно!
– Ты так хорошо спала в детстве!
Я люблю своих родителей, но их нужно принимать в маленьких дозах. Поднимаюсь с пола: лучше вернусь к себе, в свою каморку.
– Ты куда?
– К себе вниз. У меня болит голова. Приму душ и лягу спать.
– Но я приготовила хумус на ужин!
– Заманчиво, но нет, спасибо.
Бабушка Катриона хотела вырастить маму как девушку из высшего общества, чтобы она вышла замуж за дворянина. Да и вся семья моей матери, богатая, но без титула, надеялась подняться по ступенькам социальной лестницы, и бабушка Катриона всегда принимала эту тему близко к сердцу.
Как только мама стала совершеннолетней, ей выбрали жениха из аристократии, но свадьба не состоялась, так как, пока моя мама гостила в Саутгемптоне у подруги, она сбежала на концерт и там познакомилась с моим отцом. Они поженились и вернулись в Лондон, прямо под разгневанные очи моих бабушки и дедушки. Для тех, кто уже больше века производил оружие и осуществлял военные поставки, пацифистские убеждения дочери и к тому же свадьба с парнем-хиппи с волосами до бедер стали настоящей трагедией. Моя мама моментально стала парией в обществе. Какое-то время они с папой жили в кибуце Вади Ара [9], затем в коммуне на Гоа и, только когда моя мама забеременела, вернулись в Англию.
Папа работает диджеем на независимой радиостанции, где играют рок, носит обычно джинсы-клеш, а длинные волосы с проседью собирает в хвостик. Мама делает расслабляющий массаж для восстановления баланса чакр и готовит натуральные лекарства из трав, которые выращивает на балконе. Оба настоящие хиппи, воспитывали меня в абсолютной свободе и никогда не ругали, потому что в принципе против выговоров. Иногда я задаюсь вопросом, как вообще дожила до двадцати пяти лет.
Если на то пошло, родители были уверены, что родится мальчик, поэтому решили назвать меня Джими, как Джими Хендрикса [10]. А потом оказалось, что родилась девочка, и из Джими я стала Джеммой.
И когда я говорю «хиппи», то подразумеваю все вышеперечисленное: в нашем доме расслабляются всем известным способом, их машина – веселый фургончик дынного цвета, сами они нудисты, и я постоянно ездила на нудистские пляжи и в кемпинги. У них нет телевизора, они веганы, экологи, борцы
