Порочный красный - Таррин Фишер
– Не знаю. К этой коробке не была приложена карточка. Она заглянула в коробку и сразу побежала в дом. Больше я ее не видел. Думаю, Ной отвез ее домой.
– А что произошло с коробкой? – Не знаю, почему это мне так интересно.
– Думаю, она у Кэмми.
Я сжимаю его руку выше локтя.
– Спроси ее, что там.
Он стряхивает мою руку, и его лоб прорезают три глубокие морщины. Я указываю на них.
– Тебе надо подумать об инъекциях ботокса, чтобы избавиться от этих морщин на твоем лбу.
– Я не стану потворствовать твоей одержимости Оливией.
– Ничего я ею не одержима, – возражаю я. – Мне просто хочется позлорадствовать.
– Разве ты и Нэнси сделали недостаточно, чтобы унизить Оливию?
Я морщу нос. Мне никогда не надоест унижать ее. Этой сучке надо повесить на спину табличку: «Белая шваль, крадущая чужих парней».
– Ты можешь говорить что тебе угодно, Сэм, но она не пыталась разрушить твою жизнь.
Я иду в гостиную, когда до моих ушей долетает его ответ.
– Насколько мне известно, твою жизнь она спасла.
Я резко разворачиваюсь и со злостью смотрю на него. Это ложь, полнейшая ложь. Мне осточертело, что все заставляют меня испытывать признательность к этой хитрой суке за то, что мог бы сделать любой. Я могла бы нанять любого адвоката, какого бы захотела. Оливия была навязана мне.
– Это сказала тебе Кэмми?
Он ставит в шкафчик последнюю чистую бутылочку и поворачивается ко мне лицом.
– Разве это не правда? Разве она не взялась за твое дело и не выиграла его?
– Я тебя умоляю! Это была ее работа.
Я уже и так бледна, но, когда кто-то задает мне этот вопрос, например, моя мать, моя сестра, мои подруги… я всегда чувствую, как от моего лица отливает вся кровь.
Почему она взялась за мое дело? Потому что об этом ее попросил Калеб. Почему он попросил ее сделать это? Поначалу я думала, что это произошло потому, что она обманула его. Он играл на ее чувстве вины, заставлял ее заплатить за ее обман, принудив защищать в суде его жену.
Но затем как-то раз я перехватила взгляды, которыми они обменялись. Взгляд. Как долго может продолжаться взгляд… как долго? Он может продолжаться секунду, одну гребаную безобидную секунду, и при этом рассказывать долгие сложные истории. В секундном взгляде можно увидеть три года жизни. В нем можно увидеть тоску. Я не подозревала об этом, пока не увидела сама. Лучше бы я этого не видела. Лучше мне никогда не видеть другой такой взгляд, взгляд мужчины и взгляд женщины, у которых были отношения.
– По-моему, ты постоянно отдаешь свою верность не тем людям, – замечает он.
– О чем ты? – огрызаюсь я.
– Ну, не знаю. Ты готова была взять на себя вину за своего отца, хотя он явно ни во что тебя не ставил, а затем отпихиваешь от себя своего ребенка, как будто она для тебя всего лишь неудобство.
Я ощетиниваюсь.
– Ты можешь взять выходной до конца дня.
Сэм вскидывает брови.
– Тогда до понедельника.
Когда он выходит, я не смотрю ему вслед. Я поднимаюсь по лестнице, чтобы проведать Эстеллу, и тут вспоминаю, что ее там нет. В последнее время я делала это не раз, ожидая услышать ее или увидеть, когда вхожу в комнату. В отличие от того, что было несколько месяцев назад, я не испытываю облегчения от того, что ее тут нет. Я чувствую…
Что я чувствую? Черт, черт. Я однозначно не хочу думать о моих чувствах.
Я подхожу к морозилке и достаю пакет лимской фасоли. Прикинув его вес на руке, я вдруг швыряю его обратно, резко, как питчер в бейсболе.
Сдернув с крючка на кухне ключи от моей машины, я иду в гараж. Здесь стоит и та моя машина, которой я пользовалась до того, как родила – принесший мне кучу удовольствий скоростной вишневый кабриолет. Я глажу его по капоту и сажусь за руль. Затем быстро проезжаю мимо своего кроссовера, мимо почтовых ящиков и доезжаю до конца улицы.
Я чувствую себя потерянной. Потерянной и невероятно обозленной. Я резко останавливаюсь на парковке перед продуктовым магазином. И решительно войдя внутрь, сразу хватаю корзинку, иду в отдел конфет и сметаю с полки весь изюм в шоколаде и кучу жевательных конфет с фруктовыми вкусами. Когда я вываливаю все это на транспортер кассы, молоденький кассир смотрит на меня округлившимися глазами.
– Это все…
– Да все! – кричу я. – Если только ты не хочешь дать мне еще и новую жизнь.
Он все еще пялится на меня, разинув рот, когда я хватаю свои покупки и бегу к машине.
Приехав домой, я первым делом достаю из морозилки все мои замороженные овощи. И, разрезав пакеты один за другим, высыпаю все их яркое содержимое в мусор, напевая себе под нос. Затем делаю глоток водки прямо из бутылки, скидываю туфли на высоких каблуках и открываю первую коробку изюма в шоколаде. И начинаю объедаться. Я съедаю все до последней коробки, пока меня не начинает тошнить. В два часа ночи я звоню Калебу. Когда он отвечает, его речь звучит невнятно.
«Ему не надо кормить ее в два часа ночи», – думаю я. Везунчик.
– В чем дело, Леа? – спрашивает он.
– Верни мне моего ребенка. – Я жую жевательную конфету и жду.
Секунд десять он молчит.
– Зачем?
– Затем, что я хочу, чтобы она знала, что нет ничего плохого в том, чтобы есть конфеты.
– Что? – Его тон холоден.
– Не задавай вопросов. Вези моего ребенка обратно. Прямо завтра утром. – Я даю отбой.
Я хочу получить моего чертова ребенка обратно. Я хочу моего чертова ребенка.
Глава 30
Прошлое
Судебный процесс надо мной был самым абсурдным из всего, что когда-либо происходило со мной – и не только потому, что моим адвокатом была бывшая девушка моего мужа, но также и потому, что прежде меня никогда ни в чем не обвиняли. Впервые в жизни я оказалась в настоящей заднице.
Я была против того, чтобы Оливия становилась моим адвокатом. Я сопротивлялась, пока Калеб не посмотрел мне в лицо и не сказал:
– Ты хочешь выиграть или нет?
– Почему ты так уверен, что она сможет выиграть дело? И почему ты считаешь, что она захочет это сделать? Ты забыл, как она притворялась, будто не знает тебя, когда ты потерял память? Она хочет вернуть тебя – и, скорее всего, проиграет нарочно.
– Я знаю ее, – возразил он. – Она будет бороться изо всех
