Порочный красный - Таррин Фишер
Я слушала его речь, сжимая руку моего мужа, как будто только это не давало мне потерять рассудок. Несмотря на мою злость на моего отца, я надеялась, что он не очень пострадает. Хотя возможно ли это после того, что он натворил?
Он рассказал нам о клинических испытаниях, и когда признался в фальсификации их результатов, Калеб напрягся еще больше. Закончив свой рассказ, мой папочка нанес мне удар под дых.
– Мне было предъявлено обвинение. Также они собираются заняться Джоанной.
Калеб вскочил на ноги.
– Что? При чем тут Леа?
– Ее подпись стоит на всех бумагах. Никакие испытания не могли проводиться без ее подписи. Как и выпуск препарата в продажу.
Я издала сдавленный звук, свидетельствующий о страхе. Калеб взглянул на меня, его янтарные глаза горели. Он сощурил их.
– Это правда? Ты знала о том, что происходило?
Я покачала головой.
– Нет, я просто подписывала то, что он говорил мне подписывать. Мне ничего не было известно об истинных результатах.
Он снова повернулся к моему отцу.
– Вы скажете им… – Он ткнул пальцем.
Думаю, прежде я никогда не видела, чтобы Калеб тыкал в сторону кого-то пальцем.
Мой отец уже качал головой.
– Это ничего не изменит, Калеб.
В этот миг я поняла свою истинную ценность для него. Монетка в один цент – грязный металлический кружок, закатившийся под холодильник и лежащий там между сморщенной виноградиной и неизвестно чьим волосом – вот чем я была для него. Единственное, для чего я была нужна ему, это для того, чтобы использовать меня, когда он не справился.
Черт. Черт-черт-черт.
Голос Калеба сделался похож на звук камнедробилки. Я не могла разобрать, что он говорит, пока не стало слишком поздно. Я различила слова: она же твоя дочь, после чего он бросился вперед. На лице моего отца отразился шок, когда мой прекрасный муж впечатал в него кулак, нанеся удар, который наверняка одобрил бы даже Майк Тайсон. Мои сестра и мать начали вопить. Я заткнула уши. Можно было подумать, что они никогда не видели, как мужчину ставят на место. Мне хотелось, чтобы Калеб двинул его еще раз, главным образом за то, что он не любил меня, но также за то, что теперь я оказалась в катастрофическом положении.
– Калеб! – Я схватила его и потянула назад. Он все еще тянулся к моему отцу, как будто хотел ударить его снова. – Пойдем. Я хочу уйти отсюда.
На челюсти Калеба вздулись желваки. Он схватил меня за руку. Мой отец, великий Чарльз Остин Смит, лежал навзничь на диване, прижав пальцы к носу, из которого шла кровь, и лицо его имело цвет сырой говяжьей печенки. Прежде чем мы вышли вон, я остановилась. Мое дыхание было таким же учащенным, как и биение моего сердца. Калеб вопросительно посмотрел на меня, и я покачала головой. И повернулась к моей семье. Мои мать и сестра наклонились над окровавленным лицом моего отца. Глаза моей матери были полны страха, и она пыталась вытереть кровь полотняной салфеткой. Моя сестра все повторяла и повторяла: «Папа», не переставая плакать. Я глядела на них, и мне было противно и страшно. Впервые мне не хотелось быть частью их семьи, частью этой испуганной троицы.
– Папа? – Он поднял голову, и его налитые кровью глаза уставились на меня. Мои мать и сестра перестали выть и тоже посмотрели на меня. – Папа, – повторила я. – Я больше никогда не назову тебя так. Скорее всего, тебе все равно, но это меня не волнует, потому что мне тоже плевать. Лучше быть незаконной дочерью проститутки, чем делить твою кровь.
Калеб сжал мою руку, и мы вышли вон.
* * *
Два дня спустя он умер.
Глава 29
Настоящее
Я начинаю мониторить аккаунт Кэмми на Фейсбуке. Честное слово, эта тупая блондинка только и делает, что постит фотки своего обеда.
Вот черт.
Я продолжаю надеяться обнаружить на ее страничке что-нибудь о Калебе или об этой шлюхе Оливии. Я авторизуюсь на своем аккаунте, которым почти не пользуюсь, и ввожу имя Кэмми. Мне хочется посмотреть, запостила ли она фотки с вечеринки по случаю дня рождения Оливии. Я хочу понять, приходил ли туда Калеб. Это глупо, говорю я себе. Ведь Оливия замужем за этим сексуальным Ганди. Калеба никак не могли туда пригласить. Но я все равно просматриваю все фотки, ища изображения его рук, ног или волос. Но нахожу только фото Оливии. Кто-то сфотографировал, как она приходит на эту вечеринку-сюрприз. Ее рот раскрыт, и, если не знать, в чем дело, можно было бы подумать, что кто-то направил на нее пистолет, а не закричал: «С днем рождения».
На ней надеты облегающие джинсы и такая же облегающая блузка. Я фыркаю, просматривая эти картинки. Оливия, обнимающая Ноя, Оливия, смеющаяся вместе с Кэмми, Оливия, задувающая свечи на своем именинном торте, Оливия, стреляющая в кого-то из водяного пистолета, Оливия, которую сталкивают в бассейн…
На последней фотке Оливия разворачивает подарок. Она сидит на стуле, и на коленях у нее стоит открытая коробка. Но вид у нее отнюдь не счастливый. Ее брови сдвинуты, губы искривлены. Я вглядываюсь в коробку, пытаюсь разобрать, что в ней лежит, но видна только синяя бумага с металлическим отливом. Подпись Кэмми под этой фоткой гласит: «Я не знаю, от кого пришел этот подарок. Признайся, или ты не получишь благодарственную открытку».
Я смотрю на коробку с подозрением. Что же могло быть внутри, если на ее лице отразился такой ужас? Я перехожу к следующим фоткам, но Оливии на них нет. Как будто, открыв ту коробку, она испарилась. Я сую в рот едва оттаявшую резаную морковку. И иду искать Сэма. Я нахожу его в детской, он складывает выстиранное белье. Ребенок находится у Калеба, но Сэм все равно приходит, чтобы помогать мне жить.
– Ты же был на той вечеринке, да?
– На какой вечеринке? – Он выдвигает ящик, кладет в него стопку детских комбинезончиков и задвигает его, не глядя на меня.
– На дне рождения Оливии, Сэм. – Его взгляд перемещается с моих сложенных на груди рук на мою ногу, постукивающую по полу.
– Я не стану потакать твоему стремлению следить за каждым ее шагом.
– Что было в синей коробке, которую Оливия открыла?
Взгляд Сэма быстро перескакивает на мое лицо.
– Откуда ты это знаешь?
– Я зашла на… э-э… Фейсбук.
