Девушка, которая не любила Рождество - Зои Брисби
Я купил билет на первый утренний поезд. Придется провести ночь здесь. Я не мог вернуться в гостиницу, рискуя встретить тех, кому причинил боль.
Я расположился на деревянной скамье – не сказать чтобы с комфортом, зато в тепле. Один из своих пакетов я сунул под голову вместо подушки. Я был похож на бродягу. И в каком-то смысле им и был: без привязанностей, без корней, без семьи.
Утром меня разбудил звук свистка. Мой поезд приближался к станции. Я схватил багаж и вскочил в вагон. Всклокоченные волосы, мутные глаза, помятое лицо – должно быть, я выглядел пугающе.
Когда поезд тронулся, я выглянул в окно, чтобы попрощаться с Почтограбском. Церковная колокольня возвышалась над деревней, и я представил себе, как торговцы с рождественского рынка устанавливают свои палатки на площади. Интересно, Лали уже проснулась? Прочла ли Анжелика записку, которую я оставил? Предложил ли Николя свою рукопись другому издателю?
Я отвернулся, чтобы не думать об этом, и стал искать свободное место. В канун Рождества в поезде оказалось на удивление много народу. Я заметил пожилую женщину, сидевшую на скамейке, рассчитанной на двоих. Она была очень нарядной – идеальная прическа с кудряшками, жемчужное ожерелье, идеально выглаженная юбка чуть ниже колен. Ручки, покрытые мелкими коричневыми крапинками, она сложила на коленях, словно ученик, готовый отвечать учителю.
– Можно сесть рядом с вами? – спросил я.
Она обернулась ко мне, и я был поражен живостью ее взгляда.
– А вы случайно не наркоман?
– Нет! Почему вы спрашиваете?
Она указала на меня и окинула взглядом с ног до головы. Действительно, выглядел я не лучшим образом.
– Просто тяжелая ночь, – объяснил я.
Мгновенно успокоившись, она улыбнулась и похлопала по сиденью.
– Конечно, мой дорогой. Садитесь.
С трудом затолкав чемодан и пакеты в багажный отсек, я уселся. Я собирался погрузиться в свои мрачные мысли, но, кажется, у моей попутчицы были другие планы.
– Я возвращаюсь к дочери, Леони. Я ездила к другу, Алексу, это первое Рождество его ребенка, и я не могла такое пропустить. Мы устроили настоящий праздник! Я так люблю это время года, а вы?
Я пожал плечами.
– А я – не очень.
– Почему?
– Не люблю, когда меня заставляют быть счастливым.
– Никто не может вас заставить! Что вы, дорогуша!
– Эти огоньки, гирлянды, песни… Весь этот арсенал, принуждающий верить, будто Рождество – лучшее время года! Заставляющий всех погружаться в дурацкое коллективное блаженство.
Пожилая женщина нахмурилась.
– Вообще-то, я говорила о зиме.
– О, простите!
– Я думала, дорога покажется долгой, но теперь чувствую, что все становится гораздо интереснее.
Она протянула мне маленькую руку.
– Меня зовут Максин, мне пятьдесят лет.
Я с удивлением посмотрел на нее. Вокруг ее глаз залегли глубокие морщины – от множества улыбок. В уголках губ тоже были морщины – оставленные тяжелым горем и глубокими переживаниями.
Она сделала разочарованную гримасу и проговорила:
– Ладно, вы меня раскусили! Мне слегка за пятьдесят. Но я уверена, что однажды кто-нибудь мне поверит.
Она все еще протягивала мне руку. Я пожал ее.
– Меня зовут Бен.
– Чудесно. У нас есть несколько часов, чтобы во всем разобраться. И нам для этого кое-что понадобится.
– Кое-что?
В ответ Максин достала из-под сиденья огромную сумку, поставила ее себе на колени и стала доставать оттуда всякую всячину – от пачки бумажных платочков до автомобильной мигалки и странной сложенной шапки.
Перехватив мой удивленный взгляд, она расправила шапку и сказала:
– Вам нравится мой тоорцог? Это традиционный монгольский головной убор.
Не дожидаясь ответа – да и что тут можно было ответить? – она взяла термос и две маленькие чашки из нержавеющей стали и налила в них дымящийся напиток.
– Держите! Выпейте, вам это пойдет на пользу.
Это было скорее приказом, чем советом, но я принял угощение. В конце концов, чем мне повредит глоток утренней травяной настойки? Должно быть, это что-то из бабушкиных рецептов…
На всякий случай я подождал, пока она выпьет первая. Она осушила чашку залпом. Тогда я сделал глоток и… испытал два невероятных ощущения. Во-первых, я обжег язык. Но она тоже это пила! Как у нее только язык не обуглился?! А во-вторых, я почувствовал, как по горлу разливается тепло, как от хорошей выпивки.
– Это же не просто травяной настой! – воскликнул я.
Она с гордостью улыбнулась.
– Я добавила кое-что по своему рецепту.
– Бензин?
Она рассмеялась и пихнула меня в плечо – совсем как Лали и Анжелика.
Несмотря на огонь, разгоравшийся в моем пищеводе, я сделал еще глоток и почувствовал, как напряжение покидает меня.
– Теперь мы можем поговорить. Так что же с вами случилось?
Я коротко описал Максин историю своего пребывания в Почтограбске.
Она закрыла глаза, чтобы сосредоточиться, и слушала мой рассказ. Я закончил, но она продолжала сидеть с закрытыми глазами. Я подождал немного, но ничего не происходило.
– Максин?
Она что, уснула? Моя история ее убаюкала? Вот повезло, попал на старушку, подверженную нарколепсии!
– Максин!
И вдруг меня осенило: она умерла! Теперь мое невезение не просто ранит тех, кто мне нравится, – оно убивает ни в чем не повинных девяностолетних старушек!
Нужно позвать на помощь? Сорвать стоп-кран? Я бросал отчаянные взгляды на других пассажиров, но никто ничего не замечал.
– Ну что ж, думаю, что… – вдруг заговорила она как ни в чем не бывало.
Я подскочил на месте.
– Вы не умерли?!
– Нет. Жаль, что приходится вас разочаровывать. Напомнить вам, что мне всего пятьдесят? У меня еще вся жизнь впереди!
Мне захотелось обнять ее.
– Но почему же вы сидели так неподвижно?
Максин покачала головой.
– Я думала. В этом вся трагедия вашего поколения: вы не умеете просто взять и остановиться.
Она налила себе еще стаканчик. Я протянул ей и свою чашку.
– Нет, вам уже достаточно. Вы к такому не привыкли. Я обычно лью сюда слишком много домашней настойки – чтобы такое пить, нужно крепкое здоровье.
Максин посмотрелась в оконное отражение, проверяя, все ли в порядке с прической. Кудряшки оставались безупречными.
– Что ж, займемся серьезными вещами, – сказала она, потирая руки, и откинулась на спинку своего сиденья.
И я вдруг понял, что ошибся с выводами – Максин была не ученицей, а учителем.
48
– Лали рассердилась, и это вполне объяснимо. Кому понравится, когда тебя обманывают и выставляют котом гороховым.
Это был первая «лекция» Максин, которую я услышал. И хотя она слегка путалась в выражениях, я понял, что она хотела сказать.
– Но я хотел как
