Порочный красный - Таррин Фишер

– Это бумаги Калеба, – одними губами произношу я.

Не знаю, в чем тут дело: в том, что я упомянула его имя, или в том, что срабатывает мое подражание языку ее тела, но она напрягается.

К нашему столу подходит официант. Оливия берет бумаги в руки.

– Принесите ей кофе и две порции сливок, – говорю я. Он уходит. Оливия отрывает взгляд от документа и смотрит на меня. Я девять месяцев проводила с ней почти каждый день. Мне известно, что ей нравится.

Пока она читает, я пью свой кофе и смотрю на ее лицо.

Официант приносит ей кофе. Не поднимая глаз, она выливает сливки в свою чашку.

Она начинает подносить чашку к губам, но на полпути ее рука замирает. Кофе проливается, когда она шваркает чашку о стол. И резко встает.

– Где ты это взяла?

Она пятится от стола, мотая головой.

– Почему там значится мое имя?

Я провожу языком по зубам.

– Я надеялась, что ты сможешь ответить мне на этот вопрос.

Она бросается бежать к двери. Я встаю, кидаю на стол двадцатку и иду за ней.

Я следую за ней на парковку и догоняю ее возле газетного киоска.

– Ты не отвертишься – тебе придется объяснить мне, почему твое имя стоит на этих документах на собственность вместе с именем моего мужа!

Ее лицо побледнело. Она качает головой.

– Я не знаю, Леа. Он никогда… я не знаю.

Она закрывает лицо руками, и я слышу ее всхлип. Это только злит меня еще больше. Я с угрозой придвигаюсь к ней.

– Ты спишь с ним, да?

Она отнимает руки от лица и возмущенно смотрит на меня.

– Нет! Конечно, нет! Я люблю своего мужа. – Она явно оскорблена тем, что я могла обвинить ее в этом.

– А я люблю своего! – Мой голос срывается. – Тогда почему он любит тебя?

Она смотрит на меня с нескрываемой ненавистью.

– Это не так, – просто говорит она. – Ведь он выбрал тебя. – Ей тяжело говорить мне эти слова. Я вижу это по ее лицу.

Я поднимаю купчую и трясу ею.

– Он купил тебе дом. Почему он купил тебе гребаный дом?

Она выхватывает купчую из мой руки и показывает на дату.

– Ты что, не заметила эту маленькую деталь? Это было задолго до тебя, Леа – но ты же это знаешь. Так зачем ты на самом деле обманом заставила меня явиться сюда?

Я нервно сглатываю. Она видит это и улыбается жестокой улыбкой.

– Мне следовало дать им бросить тебя в тюрьму, и ты это знаешь.

Она поворачивается и идет к двери своей машины. Ее заявление приводит меня в ярость. Я следую за ней, вонзив ногти в ладони. И дышу через нос.

– Чтобы ты могла заполучить его? – выпаливаю я. В моих ушах стучит кровь. Я все время задаю себе этот вопрос. И произношу его вслух. – Тебе следовало проиграть мое дело, чтобы заполучить его?

Она застывает, оглядывается на меня через плечо.

– Да.

Я не ожидала услышать от нее правду. Это пугает меня. Я открываю рот – и выдавливаю из себя:

– Я думала, что ты любишь своего мужа.

Она выдыхает через нос. Это напоминает мне поведение возбужденной лошади. Ее взгляд скользит вверх от моих туфель и брезгливо останавливается на моем лице.

– Я люблю и твоего.

Глава 24

Прошлое

До того, как мы с Калебом поженились, я редко допускала к нему своих родителей из страха, что ему передастся их мнение обо мне и он начнет смотреть на меня так же, как они. Большинство моих прежних бойфрендов не въезжали, когда они завуалированно оскорбляли меня и демонстрировали свое холодное равнодушие ко мне. Но Калеб был сообразителен; он поймет, что они имеют в виду, поймет, что я собой представляю – и начнет задавать вопросы. Я не хотела, чтобы он задавал вопросы, и не хотела, чтобы он, как и мои родители, пришел к выводу, что Леа – это сплошное разочарование, что она всего лишь бэушная дочь.

Я не хотела, чтобы он узнал, какова я на самом деле. Поэтому все два года нашего с Калебом знакомства я всячески старалась не допустить, чтобы во время светских мероприятий кто-то наговорил слишком много или погрузился в касающиеся меня темы слишком глубоко. Но после свадьбы все изменилось. Возможно, теперь, когда он обещал заботиться обо мне, я чувствовала себя более уверенно, а может быть, дело было в том, что я наконец сказала ему правду о своем рождении.

Через неделю после нашего возвращения с медового месяца мы были приглашены на ужин в их дом. Калеб все еще возмущался тем, что мой отец не захотел вести меня под венец.

– Я не хочу идти туда, Леа. Он проявил неуважение к тебе. Ему повезло, что я не набил ему морду прямо на свадьбе. Я не позволю ему так обращаться с тобой.

Мне это понравилось. В эти пять секунд я почувствовала себя куда более значимой, чем когда-либо прежде на протяжении многих лет.

– Не надо. – Я встала на цыпочки и поцеловала его в подбородок. – Давай просто промолчим. Я люблю мою сестру. Мне не хочется вызывать раскол.

Он мягко сжал мои руки выше локтей и прищурил глаза.

– Если он произнесет хотя бы одно слово, одно слово, которое мне не понравится…

– Ты дашь ему в морду, – твердо докончила я.

Он криво улыбнулся и поцеловал меня в губы, сделав это грубо, то есть так, как мне нравилось.

– Я дам ему в морду, если нам подадут утку. Я терпеть не могу утку.

Я хихикнула.

– А что будет, если он начнет рассказывать анекдоты о нырянии с аквалангом?

– Тогда я тоже дам ему в морду.

Мы с ним шли в спальню, не переставая целоваться.

Я запустила пальцы в его волосы, мои мысли расплывались, и я могла думать только об одном – о его прикосновении и о его хриплом голосе в моих ушах.

* * *

Вечером того дня мы явились к двери дома моих родителей, держась за руки. После двух недель на Мальдивах мы были загорелыми и расслабленными, все еще не придя в себя после нашего медового месяца и милуясь так, будто кто-то из нас мог внезапно исчезнуть.

Наконец-то Калеб был моим. Когда моя рука взялась за ручку двери, мои мысли обратились к ней, моему злейшему врагу. И мои губы растянулись в такой торжествующей улыбке, что