Вернись ради меня - Коринн Майклс
Он прав. Дом все такой же: два этажа и большая круговая веранда с качелями. Белая краска потускнела и местами осыпалась, на одном из окон отсутствуют черные ставни, на другом они есть, но болтаются.
Я прочищаю горло.
– Только теперь это гребаный клоповник.
– Думаю, что старик ни разу палец о палец не ударил после нашего ухода, – говорит один из братьев за моей спиной.
Нам явно не продать этот дом за те деньги, которых он стоит. Хотя на самом деле он никогда и не был предметом мечтаний, а вот земля – да. Нам принадлежит больше трехсот акров[6] лучших пастбищ в Пенсильвании. Здесь протекает извилистый ручей, растет лучшая трава для коров, не говоря уже про живописный вид, который радует глаз.
– Ну а как бы он это сделал? – фыркает Деклан. – При нем не осталось никого, кто бы мог разгребать проблемы, пока он надирается в стельку.
Я киваю, чувствуя, как меня накрывает новой волной злости на отца. Уж мог хотя бы за фермой проследить.
– А с животными что? – спрашивает Шон.
– Нужно провести полную инвентаризацию и понять, во что мы ввязываемся, – предлагаю я.
Братья соглашаются, и мы распределяем обязанности. Пришло время узнать, что еще он успел разрушить.
* * *
Ферма превратилась в сущий бедлам, только и твержу я себе. Это просто кошмар наяву. Отец ни за чем не следил: в рабочем состоянии осталось разве что оборудование для молочного производства – с его помощью он добывал деньги на выпивку.
Даже пастбища он запустил. Придется нехило так потрудиться, чтобы привести здесь все в порядок и потом продать за те деньги, что мы планировали.
Я иду по полю вдоль левого берега ручья, где я обычно прятался.
Мне было десять, когда отец впервые допился до вспышки агрессии, и Деклан, защищая нас, взял удар на себя. Тогда я не понимал до конца, что происходит, но слушался любимого брата, который велел нам уходить.
Я бежал. Бежал так резво, что не знал, смогу ли остановиться. Бежал, пока легкие не начало жечь от недостатка воздуха. Остановился лишь тогда, когда нашел место, где, как мне думалось, меня никто не найдет, потому что в глазах Деклана перед этим я увидел нечто новое – страх.
И вот я стою здесь, на берегу ручья, и смотрю на площадку, которую соорудил в кроне дерева и где впоследствии проводил многие дни и ночи, прячась от того ада, что творился дома.
Что за гребаный кошмар.
Меньше всего я хочу находиться именно здесь, хотя больше мне не от чего прятаться. Теперь я не тот испуганный мальчишка, да и в доме больше не прячутся чудовища. И все же я не могу не чувствовать, как внутри меня все переворачивается от одного присутствия здесь.
Я вслушиваюсь в журчание ручья, которое когда-то убаюкивало меня, и размышляю о том, как же красива эта земля. Взгляд сам собой цепляется за пышную зелень и темно-розовое закатное солнце, которое подсвечивает облака и делает их похожими на сладкую вату. Я закрываю глаза и поднимаю лицо к небу, наслаждаясь тишиной.
Но потом сверху раздается некий глухой звук, который моментально возвращает меня в реальность. Я осматриваюсь, пытаясь понять, что это было.
Слышится всхлип.
– Есть тут кто? – выкрикиваю я.
На мой вопрос никто не отзывается, но наверху явно что-то происходит. Кто-то возится и шаркает ногами. Скорее всего, ребенок – вряд ли взрослый человек стал бы там прятаться.
– Ау? Я знаю, что ты наверху. Не надо меня бояться.
Еще одно небольшое движение в ветках, а затем крик, полный боли.
Больше я не жду и забираюсь вверх по дереву, используя ступеньки, с которыми мне когда-то помогли братья.
– Я поднимаюсь. Не бойся, – сообщаю я, не желая, чтобы сидящий наверху в панике свалился с дерева.
Добираюсь до площадки и вижу маленькую девочку, забившуюся в угол. Она смотрит на меня широко раскрытыми от страха глазами. Ей, кажется, примерно столько же лет, сколько было мне, когда я впервые сюда залез. Но не то чтобы я много общался с детьми, так что понятия не имею, сколько ей на самом деле. Зато не понаслышке знаю все о тревоге и слезах, что ручьями бегут по ее лицу. Когда-то и я сидел здесь в таком же состоянии.
– Я ничего тебе не сделаю. Ты в порядке? Ты кричала…
Девочка быстро кивает.
– Ладно, ты ранена?
По ее щеке катится слеза, и она снова кивает, сжимая свою руку.
– У тебя рука болит? – спрашиваю я, зная это наверняка.
Она снова не отвечает, и я пытаюсь вспомнить, каково это: прятаться на дереве, испытывая боль и одиночество.
– Я Коннор, раньше жил здесь. Это было моим самым любимым местом на ферме. Как тебя зовут?
Губы девочки дрожат, она смотрит на меня своими зелеными глазами и, судя по всему, все еще пытается понять, можно ли мне доверять. В конце концов малышка плотно сжимает губы, давая понять, что не будет со мной разговаривать.
Я поднимаюсь еще на одну ступеньку.
– Все в порядке, можешь не отвечать.
Я проторчу здесь столько, сколько понадобится, чтобы спустить ее.
Девочка садится прямо и шмыгает носом, прежде чем убрать каштановые волосы с лица. Затем она наконец-то подает голос:
– Вы незнакомец.
– И правда. Ты молодец, что не разговариваешь с незнакомцами. А что, если я скажу, что на флоте был кем-то вроде полицейского?
Малышка прищуривается и окидывает меня оценивающим взглядом.
– Полицейские ходят в форме.
Я широко улыбаюсь: она умница.
– Правильно. И я носил форму, когда там работал. Можешь сказать, как ты поранила руку?
– Упала.
– Но как ты забралась сюда?
Она немного ерзает.
– Не хотела, чтобы меня нашли.
Мои внутренности сжимаются, когда я задумываюсь о том, почему эта девчушка может прятаться с больной рукой здесь, вместо того чтобы бежать домой за помощью. И все же я решаю не делать поспешных выводов: не у всех дома так же дерьмово, как было у меня. Могло случиться все что угодно.
– Почему?
Она нервно кусает нижнюю губу.
– Папа запретил мне выходить из дома, и я не хотела, чтобы он разозлился, – затем она рукой утирает нос, и еще одна слезинка скатывается по ее щеке. – Я пришла сюда, чтобы подождать возвращения мамы.
Я понимающе киваю.
– Ну я уверен, что твой папа беспокоится о тебе. Мы должны вернуть тебя домой и найти того, кто мог бы осмотреть твою руку.
– Он
